Книга Там, где нас нет, страница 960 – Альвин Де Лорени

Альтисидор же продолжает втаптывать в прах достоинство рыцаря, жестоко издеваясь на ним, над его чувствами, над всем, во что он верил и ради чего жил:

— Вы, значит, и в самом деле поверили, что я умер из-за вас, чугунная душа, финиковая косточка, в пух и прах разбитый и поколоченный дон! Как осмелились вы вообразить, что оме, подобный мне, может полюбить вас, дон Верблюд? Вы, дон Старый Пень, вы не задели моего сердца и на чёрный кончик ногтя!

И в павильоне раздаётся смех. Смех, чуть более громкий, чем до сих пор — блюсти приличия, вот главное в жизни придворного. Ещё более важно для правящего государя блюсти те же самые приличия.

Изобразив на лице подобие улыбки чуть более чем это было в приёмной зале, герцог покровительственно сообщает Дон Кихоту:

— Не сердитесь, сеньор: это шутка, комедия, как и всё на этом свете! Ведь и вы — настоящий мастер этого дела. Вы необыкновенно убедительно доказали нам, что добродетельные поступки смешны, верность — забавна, а любовь — выдумка разгорячённого воображения.

Супруги герцога переглянулись и старший подхватил:

— Примите и нашу благодарность, рыцарь, — было так хорошо!

По его знаку маленький паж подносит Дон Кихоту мешок с золотом.

— Что это? — с трудом удерживая лицо вопрошает Дон Кихот.

— Берите-берите, рыцарь, — скучным тоном говорит герцог, — Вы честно заработали свою награду. Но это не значит, что мы отпускаем вас!

— Мальчик, возьми эти деньги себе! — выдыхает Дон Кихот, смиряя свой гнев, и, обращаясь к герцогу, продолжил, — Ваша светлость, разрешите мне оставить замок.

Откланявшись, направляется он к выходу, и вдруг за его спиной придворные разражаются впервые за все время громовым, открытым хохотом.

Карлик прицепил Дон Кихоту на спину чёрную доску, на которой написано белыми буквами: «Дон Сумасшедший».

— Эй, Фрестон! Довольно хихикать за спиной! — восклицает несчастный рыцарь, выходя в двери павильона, — Я сегодня же найду тебя, и мы сразимся насмерть! Санчо, Санчо, где ты?

Карлик соскальзывает с подоконника. Идет томно, не спеша через толпу придворных. Говорит своему оппоненту едва слышно, краем губ:

— Дай золотой, а то осрамлю!

— Сделайте милость, сеньор шут. Берите два, — также краем губ отвечает тот.

В подставленную ладонь шута падают две монеты…

— … Придворных герцогского двора мало что отличает от своих подданных, — продолжаю я свой рассказ, — Только те издевались по глупости, а у них издёвка вежлива, «изыскана», с улыбкой. Но и там, и тут цель одна — растоптать идеалы Дон Кихота, наказать его за то, что не такой, как все. Они не могут простить ему, что он застенчив в век развязности, целомудрен среди блуда и, наконец, возвышенно мечтателен в век трезвого расчета и власти денег. Дон Кихот, когда борется с Фрестоном, выступает против здравого смысла, который всего только собрание предрассудков, — вздохнув, говорю я, а невысокий Лисбет, вцепившись в мою руку идёт рядом и блестящими глазами заглядывает мне в лицо.

— Люди всегда мстили тем, кого они не понимали. В лице Дон Кихота они нашли прекрасную возможность утвердить себя — показать рыцаря в полном блеске его сумасшествия, что каждый в меру своих способностей и проделывает.

А Дон Кихот снова торопит верного оруженосца. После случившегося на постоялом дворе и в замке герцога он твёрдо уверен, что злой Фрестон преследует его, он где-то рядом: