Книга Там, где нас нет, страница 959 – Альвин Де Лорени

Я остановился под тёмной в ночи тенью широченного дерева далеко раскинувшего свои ветви через всю улицу.

Маленький целитель поднял на меня своё милое личико и молча смотрел мне в глаза. Затем взял мою руку в свои ручки, чуть сжал её, вздохнул, прижался ко мне лбом, постоял так, вздохнул ещё раз, поднял на меня свои сияющие золотистые глаза:

— Что там было дальше, оме Ульрих?

— Дальше? Дальше за Дон Кихотом пришёл паж и повёл его в павильон в парке герцогского дворца. Ночную тишину нарушил глубокий, полнозвучный удар колокола. Они останавливаются. Ещё и ещё бьет колокол. И издали доносится печальное пение хора.

— Кто скончался во дворце? — спрашивает Дон Кихот.

Паж не отвечает.

Он снова пускается в путь. И рыцарь Печального образа идёт следом. Дон Кихот снова спрашивает его о том, кто умер:

— Где же твой господин?

— В гробу! — бурчит миловидный мальчик-омега.

— Отчего же он умер, мальчик?

— От любви к вам, рыцарь, — говорит тот, опустив голову и кажется, что он трясётся от слёз.

— Н-но… как же? Мы же… Мы же не были истинными друг другу?

Двери павильона распахиваются. Пылают сотни погребальных свечей. В чёрном гробу на возвышении, задрапированном чёрными тканями, покоится Альтисидор.

Придворные толпятся у гроба. Их траурные наряды изящны. Они степенны, как всегда. Стоят, сложив руки, как на молитве. Склонили печально головы.

Герцог и его супруги впереди.

Едва Дон Кихот подходит к возвышению, на котором установлен гроб, как пение хора обрывается. В мёртвой тишине устремляются все взоры на Дон Кихота.

Потерянный Дон Кихот, едва держась на ногах — так он близко к сердцу принял смерть прекрасного Альтисидора, подходит к гробу:

— Простите меня, о прекрасный Альтисидор. Я не знал, что вы почтили меня любовью такой великой силы.

Рыцарь преклоняет колени и выпрямляется.

И тотчас же едва слышный шелест, словно тень смеха, прòносится над толпою придворных. Они указывают друг другу глазами на длинные ноги рыцаря. Увы! После его коленопреклонения петли чулка разошлись и дыра зияет на нём.

Дон Кихот полностью поглощённый происходящим продолжает:

— Мне жалко, что смерть не ответит, если я вызову её на поединок. Я сразился бы с нею и заставил исправить жестокую несправедливость. Принудил бы взять мою жизнь вместо вашей молодой. Народ наш увидит, что здесь, на верхушке человеческой пирамиды, не только высокие звания, но и высочайшие чувства. О вашей любви сложат песни, в поучение и утешение несчастным влюблённым. Сердце моё разрывается, словно хорòню я ребёнка. Видит Сила — не мог я поступить иначе. У меня один оме сердца. Одного я люблю. Таков рыцарский закон.

Он снова преклоняет колени, и, когда встает, смех делается настолько заметным, что рыцарь оглядывается в ужасе. К прежней дыре на обоих чулках прибавились три новые, чего рыцарь не замечает.

Укоризненно качая головой, Дон Кихот обращается к придворным оме:

— Оме, оме, вы так молоды — и так жестоки. Как можете смеяться вы над странствующим рыцарем, когда сотоварищ ваш умер от любви к нему?

— Вы ошибаетесь, дон Вяленая Треска!

Рыцарь оглядывается в ужасе. Альтисидор воскрес. Он лежит в гробу непринуждённо и спокойно — на боку, облокотившись на подушку. Насмешливо, холодно улыбаясь, глядит он на Дон Кихота. Тот в ужасе и растерянности отступает к самой стене павильона, и тотчас же на окне за его спиной вырастает карлик в чёрном плаще. Он держит что-то в руках.