Книга Головы с плеч, страница 166 – Зои Хана Микута

И когда она задремала, ей снилось, что у нее в голове нет ни единой мысли и что она грызет кости.

Икка проснулась внезапно; ей показалось, что она задыхается. Последние розовые лепестки переварились в желудке Кэресел. Икка почувствовала, как внезапно разорвалась связь между ними, ощутила отсутствие Кэресел, ощутила, как ясность сознания наконец вернулась и размытая граница снова стала четкой. Она почувствовала, что ее руки связаны за спиной, почувствовала, что кровь застаивается в пальцах. Теперь, когда Кэресел ускользнула, Икка острее ощущала присутствие Тьмы. В последние несколько часов из-за тумана в голове она испытывала отвращение к Святым, к своему плану, испытывала усталость и желание все бросить.

К счастью для нас – иначе наша история на этом завершилась бы, дорогой читатель, – Икка пришла в себя, стала лучше соображать и поняла, как нелепо себя вела.

Разумеется, ей нужны новые Святые.

Разумеется, она еще далеко не закончила.

Она откинула голову на деревянную спинку кресла, к которому была привязана, заставила себя сглотнуть слюну и бесполезную магию, чтобы смочить пересохшее горло, и сосредоточилась на Хане и Туле. Уставившись в потолок, скрытый в тени – портьеры по-прежнему были задернуты, – она подумала: «Иди ко мне».

И в спальню вошла Кэресел Рэббит.

У нее был в высшей степени самоуверенный вид – весьма нелепо, если учесть состояние ее одежды и раны на руках и ногах. Ведьма-ворона подбоченилась и оглядела комнату.

– О боги, как же здесь уныло! Но не только из-за твоего присутствия, Алиса.

Кэресел отдернула шторы, и Икка заморгала. Оказалось, уже наступил вечер. Икка совершенно утратила представление о времени и безуспешно попыталась сообразить, куда, черт побери, девался этот день. Когда ее глаза привыкли к свету, она увидела, что Каро опустилась на колени перед книжной полкой, стоявшей у окна, и снимает с полки какие-то книги.

– Ты ела? – спросила ведьма-ворона, оборачиваясь.

Одной рукой она придерживала стопку книг, лежавшую на колене, а второй приглаживала волосы над ухом. Это движение Икка часто видела в прежней жизни; она пристально наблюдала за рукой Каро, любовалась ее небрежной грацией.

– Не помню.

– Ну а сейчас хочешь есть?

Икка внезапно вспомнила свой сон. Треск кости, вкус костного мозга… Кстати, она не была уверена в том, что это был только сон. Она пыталась оттеснить их голод на задний план, так? Когда же она успела утратить контроль над происходящим? Она… они должны были сожрать только королеву.

– Не хочу, – буркнула Икка, чувствуя подступающую тошноту.

«Не плачь», – выругала она себя.

Это было унизительно – то, что она вообще вынуждена запрещать себе плакать; то, как быстро она расклеилась.

«Вспомни, что ты сумела покинуть Лабиринт только благодаря Святым и розовым лепесткам».

Икка вдруг заметила, что Каро разглядывает ее. Она немного приподняла подбородок, про себя возблагодарила богов за то, что он не дрожит, что она в силах встретить взгляд черных глаз Каро твердо и – разумеется, читатель – не чувствуя ничего, кроме горечи, такой сильной, что она была буквально осязаемой. Каро всегда оказывала на нее такое действие. Отрезвляющее. Икка в состоянии была сейчас испытывать за это благодарность; и нет, это не означало, что у нее в душе ожили какие-то там нежные чувства.