Книга Медвежий край, страница 84 – Дарья Кузнецова

– Да, конечно, будем рады! Особенно Верочка, она здесь тоскует, а гости её очень оживляют, да и с вами она наверняка с удовольствием познакомится. Не хочу ничего дурного говорить про горожан, они в большинстве своём прекрасные люди, но – иного круга, нежели тот, к которому Вера привыкла дома, если вы меня понимаете. Приходите, будем ждать!

К счастью, Дарья Митрофановна уже знала последние новости, и Бересклет дома ждал готовый тёплый обед и свежий хлеб, которым Антонину снабжала Авдотья Брагина, мать мальчика с переломом. Она много пекла и часть продавала. Авдотья даже пыталась благодарить девушку и другими продуктами, и деньгами, но в конце концов сошлись на этом, хотя Антонина не оставляла надежды начать платить за выпечку: принимать подарки было неловко, тем более она теперь получала жалованье врача. Но от хлеба отказаться не могла. Дома она готовила тесто и пирожки, но здесь за подобное даже браться не думала: до сих пор с опасением относилась к печи и её возможностям и не настолько любила готовить, чтобы прилагать серьёзные усилия к обучению.

Отсутствовала Антонина недолго, но за это время Саранскому стало хуже, так что фельдшеру пришлось показать себя в деле. К счастью, вышло у него хорошо – и ухудшение заметил вовремя, и мехи подсоединил верно, и работал ими правильно. Бересклет очень искренне его поблагодарила, похвалила, а потом снова, как в тундре, немного помогла лёгким пациента.

– Вы жiвница? – легко сделал вывод Томский, наблюдая за тем, как Антонина тщательно протирает торчащий кончик горловой трубки, отсоединив от неё мехи.

– Да. Но, к сожалению, вылечить его вот так я не могу. Сил и умения не хватит, – поспешила заверить она. – И я очень прошу вас не афишировать это. Боюсь, сложно будет объяснить, что я не всемогуща…

– Да я болтать не буду, но вы зря боитесь, – заговорил он необычно дружелюбным тоном.

– Почему?

– Тут к шаманам привычные. – Артём пожал плечами. – А жiвник или вещѣвик – тот же шаман.

– Справедливо, – протянула Бересклет и села на стул.

Их тут, в палате, имелось три штуки. Разновеликие, с местами облезлой белой краской, но крепкие, собирали их по всей больнице, и, кажется, какой-то кто-то принёс из дома. Фельдшер сидел с другой стороны от койки больного, положив большие руки с узловатыми пальцами на колени.

Сейчас, рассматривая Томского внимательно при хорошем свете, Антонина уже не находила его столь отталкивающим, каким увидела впервые. Ему было лет тридцать, и лицо, недавно тщательно выбритое, теперь не казалось одутловатым и больным, и стало понятно, что прежде такое впечатление создавала длинная и редкая тёмная щетина. Аккуратнее подстриженные и причёсанные чистые волосы окончательно лишили его сходства с опустившимся забулдыгой.

Резкие черты лица, густые брови и тёмные, глубоко посаженные глаза делали облик Томского воинственно-суровым. Он походил на злого черкеса из старых книг о кавказских войнах, но сейчас, в отмытом варианте, это не отталкивало. Потёртый старый халат, действительно выстиранный, сидел неуклюже – был великоват в плечах.

– Скажите, Артём, почему вы решили стать фельдшером? – заговорила Антонина вскоре.

– Из-за Лаврентьева, – коротко отозвался тот.

– Что вы имеете в виду?

– Его идея была, а он умел убеждать.