Онлайн книга «Медвежий край»
|
– А вам самому не интересно? – задумчиво нахмурилась она. – Иногда интересно. С ним почти всегда было… – Вы были дружны? – осторожно уточнила Антонина. – Я, к сожалению, его не застала, но по рассказам создаётся впечатление, что это был замечательный, неординарный человек. – Был. – Томский кивнул, помолчал, но потом всё-таки продолжил: – Он здесь лет двадцать прожил. Детей очень любил, возился с нами охотно. – Вы по нему скучаете? – Все скучают. – Всё так же хмурясь, он опять неловко передёрнул плечами, ниже повесив голову и опустив взгляд. Они ещё немного помолчали. Сложно было не понять, что смерть старого врача стала для Томского если не ударом, то очень серьёзной потерей. Если этот человек вдохновил Артёма выбрать для себя достаточно сложную и неожиданную профессию, это о многом говорило. Бересклет до сих пор и в голову не приходило узнавать о семье фельдшера и отношениях в ней, а сейчас подумалось, что родня градоначальника – совсем необязательно близкая и счастливая. А даже если и не так, потерю главного – и, возможно, единственного – вдохновителя непросто пережить, Антонина знала это не понаслышке. Фёдора Ивановича Бересклета она не только любила как отца, но и восхищалась прекрасным врачом, талантливым хирургом и замечательным человеком. Она очень хотела походить на него как можно больше, и хирургом хотела стать, пока поначалу этого не боялась. Отец и сам в неё верил, не зря же подарил дорогие инструменты! А потом всё пошло не так… – Скажите, Артём, почему вы тогда отказались помогать мне на операции? – Больно охота мальчишку калечить и какую-то… не пойми кого слушать, – проворчал он, нахохлившись и глядя куда-то вниз – не то на свои ладони, не то на трубку капельницы. Но нелестное словечко проглотил, не высказал. – Кто ж знал, что вы его вылечите. По виду и не скажешь, что у вас рука такая твёрдая… Антонина вспомнила, как эта самая «твёрдая рука» тряслась перед операцией, и не удержалась от улыбки. Может, и хорошо, что Томский её в тот момент не видел. – Мне трудно работать с живыми пациентами, я же из судебных медиков, – созналась Антонина. – Вряд ли это надолго, – хмыкнул он. – А зачем из больницы всё вынесли? – Не больно-то это кому-то надо без Семён Семёныча, – ершисто возразил фельдшер и набычился. Извиниться Томский и не подумал, но впечатление о нём заметно улучшилось. Кажется, нелюдимый и диковатый, всё же он был не так уж плох. Не убеждённый гуманист и не врач от Бога, каким был его наставник, но и не безнадёжный мерзавец и жулик. Больше всего он напоминал недоверчивого и колючего мальчишку-беспризорника, которому повезло попасть в достаточно твёрдые, заботливые руки неравнодушного человека. А теперь вот дорогой человек умер, и сказывается это не лучшим образом. Проверяя предположение, Антонина заговорила о неоконченном благом начинании Лаврентьева – проведении электричества в больницу, а ещё поделилась мечтой раздобыть сюда настоящий водонагреватель, которая сейчас уже не казалась столь несбыточной. Артём заметно оживился, загорелся даже, в глазах появился блеск, расправились плечи и поднялся подбородок, и это вселяло надежду на лучшее. Фельдшер прекрасно знал, что ещё хотел сделать Лаврентьев, что успел сделать, а что успело за этот год прийти в негодность. Вскоре он раздобыл короткий карандаш и тетрадь, и планы начали систематизироваться на бумаге его на редкость паршивым, словно у курицы, а не хорошего врача, почерком. Но не переучивать же его! Тем более свои каракули Томский разбирал уверенно. |