Книга Пшеничная вдова, страница 56 – Данила Скит, Сумеречная грёза

Юстас начал переминаться с ноги на ногу. В последнее время принц зачастил в бордель, и ему приходилось нелегко. Оставалось три луны до его свадьбы, и за последнюю неделю с небольшим он был здесь каждый день. Чего, в принципе, не происходило никогда. Юстас был неизменным помощником Реборна с его отрочества и точно знал, что тот не особый охотник таскаться по шлюхам и борделям. За целый год, бывало, он захаживал туда только пару раз. А сейчас неделя, и каждую луну… И всегда просил одинаковых шлюх, как на подбор – огненно-рыжих. Принц порол их, порол до красных ягодиц и мокрых щек, иногда до сорванных голосов и злых проклятий. Одна даже пыталась выцарапать ему глаза, когда он свалил ее со своих колен, но щедрое вознаграждение поумерило ее пыл. Юстас слыхивал, что эта девушка не могла сидеть еще неделю.

Несмотря на странное поведение принца, Юстас помнил, что тот чтит очень строгого Бога и надеялся, что после свадьбы ему не придется больше никого искать. Даже если бы Реборну досталась в жены одноглазая Молли, рыбачка с соляных шахт, с большими красными руками и слишком тяжёлой головой. Которая, впрочем, не мешала ей загибать цену на услуги посолки втридорога.

– Простите, мой принц… – мялся Юстас, потирая до гладкости выбритое лицо, – Просто…

– Просто – что? – сдвинул брови Реборн.

– Рыжие шлюхи закончились…

Неприятно царапнуло в груди. Уж больно Реборну не нравился взгляд Юстаса. Но тот благоразумно молчал, вновь нащупав удивительное чувство меры.

– Не так-то просто найти чистый цвет. Но я могу поискать по дочкам трактирщиков, если вы хотите…

– Не надо. Иди.

Когда Юстас ушел, Реборн затушил единственную свечу большим и указательным пальцем. Та зашипела, обжигая кожу. Огонь отчаянно не хотел затухать, вырываясь из-под безжалостных подушечек пальцев.

Проклятый вороной конь, проклятая страна, проклятое бешеное море и проклятая пшеничная вдова.

Давно… Целую жизнь назад, хотя и прошло ровно четыре весны, в ту самую пору, когда умер последний муж, Исбэль посетило испившее ее до самого дна отчаянье. Ровно как неделю она сошла с алтаря, в изумительно бордовом, как свежее летнее вино, платье, а теперь облачилась во все черное. Мокрые щеки не высыхали от слез, и принцесса знала, что не высохнут еще очень долго. Раскололась и растаяла, словно лед под палящим солнцем, радость, умерли наивные мечтания девичьей молодости. Ее последние надежды. В этот самый момент ее коснулся Гаскон – рыцарь придворной стражи. Исбэль ясно помнила тот день: она стояли в саду, только-только расцветающем и таком свежем… она никогда не догадывалась о его чувствах. Гаскон решил, что это его единственный шанс. Сквозь пелену слез Исбэль с удивлением внимала, как он становится на одно колено, как берет дрожащей рукой ее ладонь, как просит руки и молит о поцелуе… Кажется, она сразу согласилась. Еще до того, как он окончил свою прерывистую, наполненную волнением речь… А потом раздался крик.

В парке у сада гарцевала дочь троюродной тетки, но лошадь внезапно понесла. Конюх не удержал поводья – всегда послушная, на удивление спокойная кобыла внезапно стала злой и норовистой. Стражник сорвался с места и кинулся наперерез несущей лошади, ему удалось остановить ту у самого обрыва. Девочку сняли с седла, она лишь слегка испугалась – не пострадали даже кружевные оборки ее шелкового платья, а вот кобыла внезапно встала на дыбы. Гаскон полетел с обрыва. Признаться, эта была самая короткая помолвка, которая когда-либо бывала у Исбэль: ее маленькая тайна, ее страшная тайна, в ту весну она потеряла сразу двоих.