Онлайн книга «Знамение змиево»
|
– Ишь, разливается! – бормотал Радша. – А вот зачаровал бы песнями пиво хмельное, чтобы само из погреба бы бегало и по чарам разливалося, вот тогда бы певец знатный! После побоища в Лихом логу Воята – чужак, пришелец, да ещё молодой, неженатый парень! – забрал, как иным казалось, уж слишком много славы в Сумежье и во всей Великославльской волости. – Да ты и так не споёшь! – с досадой унимал его Ильян. – Не гунди, дай послушать человека учёного! Воята не слышал этого бурчания. Песни про Василия Буслаевича он любил с детства и всегда хотел быть на него похожим. Слава в Новгороде без синяков не достаётся, это он знал ещё с тех пор, как был слишком мал для схваток на волховском мосту, где сходились самые лучшие, отчаянные бойцы Софийской и Торговой стороны, и никто не жалел головы. Тому, что вырос такой здоровенный, Воята радовался как раз потому, что сила позволила занять место среди первых бойцов из молодых, и теперь он сам мог, вслед за Василием, сказать: «А бояться нам в Новеграде некого!» Петь про Василия он любил даже больше, чем псалмы: от псалмов дух устремлялся ввысь, а от песни про Ваську душа раскрывалась, росла и ширилась с каждым словом, наливалась алым цветом, будто огромный мак, расправляла все лепестки и начинала дышать так глубоко и полно, как никогда. С каждым словом этот пламенеющий мак всё рос и рос в душе, и голос Вояты наливался силой, так что вскоре уже никто не бухтел. Сумежане даже жевать перестали, чтобы ничего не пропустить в сказании о том, как сын Буслаев вызвал на честный бой весь Новгород, поставив в заклад свою буйну голову. И зачал Василий по мосту похаживать, И зачал он вязом помахивать: Куда махнёт – туда улица, Перемахнёт – переулочек; И лежат-то мужики увалами, Увалами лежат, перевалами, Набило мужиков, как погодою… Сумежане начали посмеиваться, ещё когда речь зашла о служанке-портомойнице, что сперва сама набила коромыслом «до пяти сот», а потом разбудила Василия, которого его мудрая мать от греха подальше заперла в погребе. Теперь хохотали, почти заглушая перезвон бронзовых позолоченных струн, радуясь победе Василия над недругами. Голос Вояты звенел ликованием, а сердце щемило. В этой песне для него был сам Новгород – разросшийся, занявший оба берега Волхова, с его мощёными улицами, торговыми площадями, белокаменными и деревянными храмами. Не признаваясь себе, чтобы не сокрушаться, он скучал по Новгороду, что шумит теперь без него. За удаль свою и пострадал – в памяти мелькнул строгий лик владыки Мартирия. «Смиряй задор! Каждый своей похотью искушаем, влеком и прельщаем! Не одолеешь ты свой задор – он тебя одолеет и до большой беды доведёт». И возговорит Василий Буславьевич: «Ай же ты, крёстный мой батюшка! Тебя ли чёрт несёт во той поры На своего на любимого крестничка? А у нас-то ведь дело деется, — Головами, батюшка, играемся». Как хлыстнул своего батюшку в буйну голову, Стоит крёстный – не крянется, Жёлты кудри не ворохнутся. И хлыстнул-то он крёстного батюшка В буйну голову промеж ясны очи — И выскочили ясны очи, как пивны чаши… Сумежане хохотали, криками подбадривая Василия в его борьбе против всего Новгорода, не исключая и крёстной родни, а Воята подумал: прав был владыка Мартирий, что сослал его в эту пустынь одолевать свой задор. А то ведь тоже, не привыкший сдерживаться, дошёл бы до непотребного чего… |