Книга Вдова на выданье, страница 39 – Даниэль Брэйн

— Тебя только за смертью посылать! — окрысилась я весело, надеясь, что дети смысла слов моих не поймут.

— Молчи, барыня, молчи, глупая! — она схватилась одной рукой за голову, другой прикрыла рот. Мне показалось, что сейчас нет ни единого намека на лицедейство, нужно быть гением, чтобы изобразить такой испуг. — Не накликай! Только что здоровая была, и на тебе, скорчило, ногами сучит, Домна Евграфа за дохтырем послала, да толку, не доживет.

Дети видят и слышат многое, и счастье, что они не могут себе все объяснить, да и не знают, что объяснять нужно.

Я осторожно ссадила малышей с колен, прислушиваясь к звукам в доме. Ничего подозрительного я не слышала и, продолжая напряженно улыбаться, распорядилась:

— Заплети Наташеньке косу и не уходи отсюда, если только пожар не начнется. Поняла? Не оставляй детей ни на минуту.

— Мама! — заканючил Женечка, сообразив, что меня опять куда-то понесло. Ты еще долго будешь расти, солнышко, прежде чем начнешь понимать: иногда приходится оставить то, что тебе дороже всего на свете, чтобы его защитить.

Но как же сложно каждый раз делать шаг за порог, зная, что малыши смотрят вслед!

— Я скоро вернусь, золотце, — пообещала я. — Мама вас очень любит. Прасковья, смотри у меня!

Парашка была не лыком шита, а может, я для нее так и осталась несмышленой подопечной. Прежняя Липочка так точно, а новую она знала какие-нибудь неполные сутки.

— Вот чего тебе, матушка, там потребно? — возмутилась она, принимаясь заплетать Наташеньке косу. — Не вертись, барышня, смирно сиди! Что, барыня, без тебя не помрет? Не она первая, не она и последняя…

Это вот на что она сейчас намекает?

— Вот… дурная, — прошипела я, проглотив слово, которое детям пока было знать ни к чему, и вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Сначала странная смерть моего мужа, в которой Лариса обвиняла тихую Липочку, потом смерть Клавдии, потом попытка убить меня, теперь и Лариса при смерти? Кому же выгодно устранить всех — возможно, Домне, но из всего богатства — долги, старый склад вместо нормального дома и ряды, которые даром никому не сдались. А мне нужно быть рядом с очередной умирающей, когда явится доктор, чтобы хотя бы на этот раз не допустить на себя подозрений. Я не могу позволить себя обвинить, не имею права попасть в тюрьму, потому что я оттуда не выйду, какие в этом времени доказательства, какая презумпция невиновности, хорошо если раскаленным железом не тычут в ребра, как век назад, и не подвешивают на дыбе.

В коридоре висела гробовая тишина, и болезненный, приглушенный стон я услышала, лишь когда вошла в ту самую комнату, в которой вчера все началось.

И раздраженный голос Ларисы, сдавленный, будто ее душили.

— Чем доктору за визит платить, дура ты, дура? Мало я на Леонидку твою истратилась? А ты замолчи, встала и пошла работать, ленивая дрянь!

Домна что-то отвечала, но я не разобрала, пока не вбежала в кухню.

— Ой, матушка-матушка, ой, помоги, матушка, помоги! — измученно стонала Зинаида, скорчившись на грязном кухонном полу, и Парашка была права, она действительно сучила ногами, и юбка задралась, обнажив стройные ноги в изумительно новых черных чулках. — Ой, ой, помоги-помоги!

— Тебе что? — крикнула, чуть не плача, мне Лариса, и она сокрушалась не шутя. Что же, с учетом трат, которые у нее уже были, я ее кручину понимала. Слишком много смертей.