Книга Вдова на выданье, страница 50 – Даниэль Брэйн

Ни Евграф, ни Лариса, ни купцы — а эти, конечно, с радостью повторяли досужие сплетни — не считали, что заключение экспертизы однозначно. Прасковья говорила мне то же, что и Евграф, и вот она-то не сомневалась в причине смерти, кто ее знает почему?

Кастрюле купец не обрадовался еще больше, чем покойнице, но доктор принял и тело, и вещественные доказательства и, кивнув купцу, отправился куда-то за угол дома. Евграф потопал за ним. Он не обернулся, и я почесала бровь и изумленно хмыкнула: как и обещал, Евграф собирался проследить, чтобы кастрюля не канула в какую-нибудь помойку.

Или наоборот, соврать Евграфу ничто не мешало, и никаких доказательств через час не останется.

Я развернулась и быстро пошла домой.

Я считала, что времени с момента моего возвращения прошло всего ничего, но сумрак накрывал наши убогие выселки, и вдалеке мычали коровы, требуя их подоить. Я остановилась на пороге, решив отправить Парашку за парным молоком, потом вспомнила, что дети молочное не едят. Для этого времени должно быть странно, никто здесь не подозревает о непереносимости лактозы. Тогда кого хотели отравить, если хлебный цвет в самом деле был в чем-то из принесенной мне еды? Меня? Прасковью? Детей? Безумие. Смерть любого из нас не давала никому ничего.

Парашка провела эти часы с большей пользой. Комната была все такая же грязная, но все из подвала она притащила, кроме сундука, зато его содержимое валялось на моей кровати, и часть вещей дети приспособили для игры. Парашка, сидя как всегда с шитьем, притворялась, что не видит, как в какую-то мою рубаху Наташенька нарядила куклу-болванку, а Женя превратил мою соломенную шляпку в экипаж.

Припомнила мне, как вчера я рявкнула на нее и шлепнула по руке, едва она замахнулась на малышей. Да и черт с ней, зато с причинно-следственными связями у старухи все замечательно, и за что ей попало, она смекнула без разъяснений.

— Евграф уехал, — сказала я, подходя к кровати и оценивая фронт работ. Вещи в это время стоили очень дорого, но не в том состоянии, в каком они были у меня, мое барахло могло заинтересовать только старьевщика. — Как вернется, прикажу ему перенести сундук, а завтра с кроватью решим что-нибудь. Спать тебе где-то нужно. Тело… Зинаиду увезли из кухни, иди щи вари.

Прасковья без возражений встала, кинула шитье, начала составлять на грубый деревянный поднос все, что я привезла от купцов.

— Я спрашивала Ларису про мои драгоценности, — со вздохом добавила я, вспомнив свое фиаско. — Она показала сундук, в котором их держала. Она или врет, что они пропали, или… или не врет.

Ничего не ответив, Парашка ушла. Я встряхнула некогда прекрасное шелковое платье — носила я его еще до беременности, заметно, что его потом расшивали под мой немаленький живот, — подумала, бросила его обратно на кровать и села на пол.

— Идите ко мне. Поиграем вместе.

Материнству ведь надо учиться так же, как и всему остальному? Дети радостно подбежали, а я вздохнула, смаргивая слезы, в потолок. Что я могу им дать прямо сейчас, чтобы этот вечер они запомнили?

Мне просто нужно представить, что я такой же ребенок, как они. Забыть, что мне почти пятьдесят, что за плечами огонь, вода и медные трубы. Увидеть, что деревяшка в рубахе — самая настоящая цесаревна, шляпка — карета, а лошади… да вот же они, не обязательно им быть видимыми, чтобы существовать. За кроватью — чудовищный лес, в котором живет кошмарная двуликая ведьма, а там, у стены, бурное море. И из-за гор за грязным окном прилетает чудовище, его стоит особенно опасаться, с ним нет никакого сладу, мама, закрой глаза, обязательно закрой глаза, если ты его не видишь, его нет! И не шевелись, иначе оно убьет нас всех, и цесаревну тоже!