Книга Вдова на выданье, страница 71 – Даниэль Брэйн

— Ты молодец, Евграф, — похвалила его я и вытащила из рукава заранее засунутую туда ассигнацию. — На вот, возьми десять целковых. Это тебе за драгоценности спрятанные. И… сколько там осталось от кроваток денег? Три целковых возьми. Ты заслужил.

Заслужил ты намного больше, дружище, но пока у меня нет возможности отплатить тебе, как ты того достоин. Будет и на нашей улице праздник, время придет.

— Благодарствую, барыня, — Евграф принял ассигнацию, заботливо сложил ее и засунул в вонючий свой жилет. — Я тотчас закончу.

— Погоди, — нетерпеливо отмахнулась я, — после закончишь, сходи в участок. Может, известно что о смерти Зинаиды уже?

Я не рассчитывала, что доктор в принципе что-то узнает. Причина смерти и содержимое кастрюли в мое время однозначно указали бы на преступника. В это время хорошо если обнаружат наличие яда, но отрицательный результат — тоже результат.

— Так был я уже, барыня, — прогудел Евграф, и я сделала охотничью стойку, мысленно чередуя подзатыльники с оплеухами. На что я надеюсь — опять на чудо, и сколько за эти три дня было чудес, лимит исчерпан. Но каков Евграф — золото, а не мужик! — Про каструль не знаю, не сказали мне про то, а про Зинаиду…

Он замолчал, потирая руки и почему-то пряча глаза. Я едва не подпрыгивала — все потому, что иногда лучше уже получить отказ, чем томиться и маяться.

— Хлебный цвет ее извел, — проговорил Евграф так тихо, что мне пришлось до боли напрячь слух. — Только, барыня, пошто она корень тот пила, когда брюхатой-то не была, доктор не знает.

Они издеваются оба, и доктор, и Евграф? Или тут свои тайны следствия?

— То есть как это он не знает? — рявкнула я, не сдержавшись, и Евграф ответил мне совсем уже шепотом. — Громче, что ты там мямлишь?

— Я, барыня, говорю, что так и не знает. Не то что брюхатая Зинаида не была, а и никого не познала, — уставившись в пол и приобретая цвет ядреной вишни, выпалил Евграф, но мне было не до того, чтобы задаваться вопросом, что за отношения у него были с покойной.

Лариса вопила, что Зинаида гулящая, и вдруг выясняется, что она в свои годы девственница. Мне изумиться или подумать, что со всем этим вообще не так?

— У нее были новые чулки, — просипела я, будто спросонья или с мороза. Давай, брат, выкладывай все, что знаешь, но не выдумывай, чего нет, никаких богатых кавалеров, которым ничего, кроме ласкового взгляда, от бедной прислуги не надо, никаких одержимых женской красотой князей. — Новые чулки. Дорогие, наверное. И стоптанные ботинки.

Евграф продолжал переминаться с ноги на ногу, вымученно смотрел то на мебель, то на меня, и я — куда деваться! — махнула ему рукой, мол, продолжай. Евграф понял мой жест по-своему и вернулся к сборке кроваток, но я никуда не ушла, стояла у него над душой, и это его здорово выводило из себя. Но он молчал.

— Откуда у нее новые чулки, Евграф?

Мне померещилось, что мысленно он меня обматерил. Смачно так, цветасто, и даже не за что было на него ответно рычать. Кто бы ни одарил Зинаиду дорогими подарками, это явно был не работник в нашем нищем доме.

— А Лариса Сергеевна полагает, что Зинаида была гулящей девицей… — сказала я и встала возле самых кроваток. Под мою ногу попал какой-то винтик, Евграф смотрел на мой ботинок, жевал губами, но упрямо не открывал рот. Я пошла на явную провокацию. — Но я-то знаю, что не была. А хлебный цвет выпила. Зачем?