Книга Вдова на выданье, страница 73 – Даниэль Брэйн

Вряд ли я выплыла сама. В такой одежде оказаться в воде — верная гибель, и пусть я не помнила, зима то была или лето, но холод ощутила в тот же миг. Невыносимый, губительный холод, который сам по себе страшнее любой самой быстрой реки.

— Зинаида то и была, барыня. За вами занырнула да выволокла вас. За то вы ей отдали платья свои последние да чулки, потому как больше благодарить было нечем. А Лариса Сергеевна ей не простила. Вот пусть язык у меня отсохнет, барыня, — с неожиданной злобой сказал Евграф, — не простила, что Зинаида вас, а не Клавдию Сергеевну вытащила.

А вот это, что называется, поворот, и он кое-что объясняет — хотя бы ту перемену в Ларисе, о которой я слышала не один раз.

— Глупости! Не стала бы Лариса за это травить Зинаиду. Сколько времени прошло. Да и откуда она знала, что та вообще станет есть с подноса! — заворчала я, убедительно изображая недовольство и одновременно прикидывая таймлайн. Зинаида говорила, что сначала умер мой муж, а после сразу Клавдия, Евграф упомянул приорскую лодку — может, я чуть не утонула, возвращаясь с похорон мужа? — Собирай кроватку, готовь комнату, в чем ты прав, так это в том, что мы сегодня же сюда переезжаем.

Я встала с кресла и подошла к сверткам, сваленным на столе. Аккуратные, мягкие, в хрустящей бумаге — а в лакшери-магазинах, которые я сегодня имела несчастье лицезреть, роль упаковки играли красивые картонные коробки с парадными лентами.

Но средний ценовой сегмент, а скорее низший средний, тот самый масс-маркет из масс-маркетов, качнул немного чашу весов в пользу этой эпохи. Скромные белые, но несомненно натуральные простыночки, подушечки, наволочки, одеяльца, покрывальца, мягкий и упругий матрасик, и я не без наслаждения принялась застилать постельку. Всех принадлежностей приятно было касаться, ткань умиротворяюще шелестела под пальцами, и вид у меня, наверное, стал от удовольствия лихой и придурковатый.

Вторая кроватка была еще не готова, и я начала разбирать детские вещи. Пока полежат на столе, Прасковья вечером сообразит, как и что удобнее разложить и куда. В спальне, кажется, есть комод.

— Евграф? — окликнула я, переиграв на ходу изначальное решение. — Кроватки потом в спальню отнесешь.

«Дура ты, барыня», — перевела я последовавшую пантомиму.

— Эту комнату сделаем игровой, но спать дети со мной будут, — объяснила я. — И топить так экономнее.

Провозились мы еще часа два. Евграф управился с работой уже скоро и перенес обе кроватки в спальню, но я отправила его в лавку за едой, потом заставила растопить плиту и сварила из свежей квашеной капусты пустые щи, забросила размокать сухой горох, намешала в горшочке немного меда и орехов. Евграф купил и молока, и я не преминула спросить — для кого он расстарался, рассчитывая, что он проговорится. Так и вышло — для барыни, как оказалось, суть для меня, и сказал это Евграф так многозначительно, что я поняла: да, Лариса могла затаить злобу и на меня, как на спасенную, и на Зинаиду, как на спасительницу. Судя по суровой насупленности Евграфа, он абсолютно искренне полагал, что так и есть, и золовушка выжидала, пока подвернется удобный момент.

В общем-то смерть Зинаиды случайна, а вот моя должна была стать закономерностью, черт побери.

Я ведь не умерла и несколько дней назад, когда кто-то столкнул меня с лестницы.