Книга Вдова на выданье, страница 72 – Даниэль Брэйн

Евграф, который уже протянул к моему ботинку руку, тяжело выдохнул и выпрямился. Он стоял на коленях, но все равно он крупный, крепкий мужик, а мне все еще так непривычно ощущать себя маленькой. Как будто никто не принимает меня всерьез.

— Надобно, барыня, барчаток привезти, — напомнил Евграф, вместо того чтобы хоть немного прояснить мне чертовы информационные потемки, в которых я блуждала без надежды увидеть свет. — Негоже им в доме том без вашего догляду быть.

Я кивнула и сделала шаг в сторону — и правда, то, на чем я стояла, оказалось очень нужно Евграфу. Вот если бы еще он язык вытащил из своих широких штанов, мы были бы квиты.

— Почему ты так боишься за моих детей? — спросила я как можно равнодушнее. — Они постоянно с Прасковьей, ей доверял мой отец, значит, и я могу доверять. Тебе ли не знать. А смерть не последняя, ты сказал, только вот чья?

Я отошла и села в кресло. Жесткое, неудобное, но при этом ведь недешевое. Я пыталась устроиться так, чтобы мне нигде ничего не давило, а потом без всякой связи подумала, что через несколько месяцев наступит зима, и если я не хочу околеть, придется мне раздобыть себе шубу. Длинную и невозможно тяжелую. При каждом шаге я буду оплакивать высокотехнологичные ткани и невесомые пуховики, в которых не холодно при лютом ветре в минус двадцать.

Нужно сегодня же вечером вымыться. Вряд ли гелем для душа, шампунем и с питательной маской для волос, скорее яичным желтком и вонючим мылом из животных жиров. Я не кормлю, я незамужняя, подойдет ежемесячный женский срок, и в полной мере я оценю модное в среде экоактивистов возвращение к исконности. Взять этих безмозглых крикунов и запихнуть к свечам, печкам, шубам по пятнадцать килограммов и сомнительным тряпочкам. В темноту, тяжесть, холод и духоту, к карательной и бесполезной медицине.

Евграф, пока я страдала, докрутил кроватку и отодвинул ее в сторону. Надо бы застелить, конечно же, даже есть чем.

— Как знать, барыня? — наконец проговорил Евграф. — Наперво Матвей Сергеич преставился, а после Клавдия Сергеевна померла. Трех дней не прошло, как Всемогущую прогневали.

— Мой муж умер от излияния в кишки, — устало возразила я. А мог умереть и от яда, а как погибла Клавдия? Я видела ее мертвую в воде, насколько верны мои видения? — А Клавдия Сергеевна утонула.

Евграф помрачнел, и мне показалось, что ярость высших сил беспокоит его куда больше, чем убийца из плоти и крови.

— Я и говорю, барыня. Словно прогневали, — повторил он и совершил ритуальный жест, подумал, снова поднял руку, но опустил и затравленно посмотрел на меня. — Вы, барыня, прогневали, али сам Матвей Сергеич, потому как он поначалу помер, а после ваша лодка опрокинулась. Не приорская, что первой шла, не та, в которой Лариса Сергеевна с Домной ехали, а ваша. Вы, барыня! — выкрикнул он с перепугавшими теперь и меня отчаянием и страхом. — Вы потонуть должны были, не Клавдия Сергеевна! А Зинаида… Она…

Сейчас он заткнется, и я уже никакими плетьми из него ничего не вышибу. Мне впору молиться, только я не знаю кому, чтобы Евграф вывалил на меня свои суеверия и обвинения. Но Евграфа, похоже, терзали сомнения, не выхватит ли он от меня лещей за собственную неуемную болтливость.

— Никого я не прогневала, Евграф, глупости все это и бабьи сказки, — поморщилась я. А что я знаю, кроме того, что успела мне рассказать Парашка, а может, и она не знает всего, например, что мой муж не сам по себе протянул ноги, а с моей помощью, и у Всемогущей лопнуло терпение на мой счет. — А лодка опрокинулась, потому что… я не помню, почему она опрокинулась, — пожала я плечами. — Помню, что я в воде была, и что Клавдия на меня мертвая из глубины смотрела. А потом… потом меня вытащили, наверное?