Книга Вдова на выданье, страница 93 – Даниэль Брэйн

Городовой что-то пробурчал с набитым ртом, и я отметила, что этикет предписано соблюдать в местах господских. Кухня к таковым не относилась, можно было жевать и говорить. Скверно было то, что выпечки перед городовым поставили как на роту, и он настроен был сперва насытиться и лишь потом рассказывать, и то не факт, что он разоткровенничается.

Парашка ласково склонилась ко мне:

— А ты, барыня, шла бы к барчатам. Время позднее, спать тебе давно пора. Вон господин околоточный к тебе вопросов не имет, так и иди себе почивай…

Плюшка застряла у бедняги городового в горле. Нахальной прислуги он должен быть повидать за свою недолгую карьеру немало, но Парашка любому давала вперед пару сотен очков. Меня она сверлила многозначительным взглядом, и я догадалась, что стоит ей уступить. При мне городовой ничего не скажет, и придется уповать, что Парашка сказанного не утаит, не переврет и не истолкует в свою пользу.

Поэтому утром я растолкала ее, едва рассвело.

— Что, матушка? — перепугалась Парашка, подскакивая на постели. — Случилось что?

— Случилось, — недобро нахмурилась я и, пока она не плюхнулась обратно на подушки, стянула с нее одеяло и села на кровать. — Рассказывай, что узнала.

— И-и…

— Голову мне не морочь.

Парашка заерзала, потом присела, пригладила старческие седые патлы. Я ждала, но сидела так прямо, что Парашке нужно было сообразить — терпение у меня на исходе.

— Удушили ее, матушка, удавкой. Накинули и удушили. Вчера то было, как нашли ее, остыла она уже. Шла вечером от Леонидки, вот ее и того, — отрапортовала Парашка. — А больше господин хороший не знает ничего, как я ни спрашивала. Да, будет Евграшка допытываться, куда наливка делась — скажешь, что я, криворукая, бутылку разбила.

Я фыркнула в кулак. Не то чтобы жаль, что я простая бедная дворяночка, вдова разорившегося купца, но занятно — будь у меня хоть какой-то шанс сесть на престол, как близко я бы уже подобралась к заветной цели усилиями простой крестьянской бабы?

— А, матушка, запамятовала. Он письмо тебе передал, — вдруг засуетилась Парашка, сползая с кровати, и мне тоже пришлось встать. — Куда я его сунула? Было же! Вот было, сама в руках держала… А сунула я его от сюда…

Она хлопала себя по груди, перерывала груду одежды — несмотря на массу достоинств, Парашка была крайне неопрятной, и в ее закутке царил невообразимый бардак. Я, отступая к двери, уже собиралась приказать ей немедленно все разобрать и письмо отыскать хоть на дне морском, как она вытащила откуда-то маленький бежевый конвертик.

— Вот бумага какая, — сказала она сокрушенно, вертя его в руках. — Начеркана вся. Поди, и чистой в доме нет.

— Дай сюда! — нетерпеливо потребовала я, и так как Парашка с утра страдала нерасторопностью, выхватила у нее конвертик. Обычный лист — я всмотрелась в записи, какой-то старый счет, позапрошлого года, — но сложен тщательно и весь залит свежим воском, еще жиром пальцы измазала.

Парашке ничто не мешало его вскрыть, подумала я, но нападать на нее не стала. Даже если она и грамотная, что успешно скрывает, какая разница, если она мало что делает мне во вред.

Или я благополучно об этом не знаю.

Обратная сторона счета была девственно чиста, если не считать масляных пятен и всего четырех слов, размашистых и корявых. Автор послания скреб старым пером, а может, с чистописанием у него было немногим лучше, чем у меня, но совершенно точно у меня было куда лучше с грамматикой.