Книга Вдова на выданье, страница 94 – Даниэль Брэйн

«Липынка

мне

очин

срашно».

Теперь и мне страшно, мои глаза, как бы вам это забыть.

— Это нашли у нее? — я крутила записку так и этак, будто пытаясь найти в ней то, чего никогда не было — разгадки. — У Домны?

Парашка пожала плечами, отошла и преспокойно стала собирать космы в подобие косы. Я подняла с пола старую туфлю и положила на знакомый сундук. Что в нем теперь хранится?

— То, матушка, господин хороший тебе от благодетельницы принес. А то как скажешь — у Домны. Да она, поди, такая же неученая, как и я, — укоризненно следя, как я навожу в каморке порядок, прокряхтела Парашка, а я подумала — кто бы принес мне записку, найденную у жертвы преступления, даже если адресатом была бы я.

Мне что-то не нравилось. Словно я забыла сделать нечто важное, или нужное слово вылетело из головы, и подсмотреть его негде, спросить не у кого. Это «что-то» зудело и не давало покоя.

— Собирайся, поедем к Ларисе, — велела я и повернулась к двери.

— А ресторация! — ахнула Парашка. — Ресторацию-то сегодня ввечеру открывать!

— Ну, тебе там точно делать нечего, — мстительно откликнулась я уже из коридора. — Успеем, если не будешь все утро валять дурака.

Парашка в долгу, как водится, не осталась.

— Это если ты, матушка, до вечеру доживешь! — оптимистично гаркнула она на всю квартиру, и последствия ждать себя не заставили. Едва я взялась за ручку двери ванной, как раздалось:

— Ма-а-ама!

Пришлось заняться детьми, и как всегда, вся дурь из головы вылетела, стоило мне схватить на руки малышей. Я прежде удивлялась, как хрупкая невысокая женщина легко несет ребенка лет четырех, теперь я получила ответ. Своих детей можно носить на руках бесконечно. Величайшую силу дают любой матери маленькие, беззаветно любящие сердечки.

В перерывах между возней с детьми я криками выгнала Прасковью в кухню, готовить завтрак. Малыши капризничали, с утра они ели плоховато, и я вынуждена была пойти на хитрость.

— Сейчас с Фенечкой в парк пойдете, а вечером — на площадку, — коварно пообещала я.

— И спать не будем?

— Э-э… не захотите, не будете спать, — сдалась я, зная, что Фенечка, шестнадцатилетняя дочка нашего дворника, большая умница и затейница, умотает моих малышей так, что они заснут уже за обедом.

За Фенечкой я послала Евграфа. Когда я, вертясь как уж на сковороде, запихивала кашу то в Наташу, то в Женю, пришел тишайший Мирон — дома его не было ни видно, ни слышно, — и принес на тарелке под фаянсовой крышкой что-то таинственное.

— Барыня, побалуйте барчат, а то что вы их кашей да кашей, — переминаясь с ноги на ногу, промолвил он. Дети замерли, я подняла крышку и ахнула. Мирон засмущался еще больше. — Рыбка это, барыня, со шпинатом. Не сумлевайтеся, без костей. Хоть одну отыщете, секите меня, покуда не помру.

Я цапнула маленькую, размером не больше обычного куриного наггетса, котлетку, а опомнилась, когда на тарелке из восьми штук осталось четыре. Глотая слюни, я положила детям по две штучки, и вместе с Мироном мы отметили, что котлетки пропали как по волшебству.

— Мирон, — издалека начала я, памятуя, что на беднягу повара сегодня и так свалится чересчур много дел, — а ты можешь…

— Я, барыня, ради вас что хочешь могу, — с торжественным видом негромко ответил Мирон и поклонился. — Вы мне под забором сдохнуть не дали на старости лет — говорите, что душеньке вашей угодно.