Книга Игры, в которые играют боги, страница 164 – Эбигейл Оуэн

– Это все, о чем я думал во время того фарса в виде собрания, – стонет Аид в мои губы. А потом снова целует, жестко. – О том, чтобы снова попробовать тебя на вкус. Заставить разгореться для меня.

Его губы перышком скользят по моему подбородку до чувствительного местечка за ухом.

– Потому что ты разгораешься, Лайра. Звезды сделаны из огня. Звезды должны гореть.

Его руки на моих бедрах, хватают, притягивают ближе, пока он покусывает мою шею, и я постанываю. Держусь за него и наклоняю голову, чтобы ему было удобнее.

– Я хотел вернуться сюда. Снова это сделать. Тебе. С тобой. Я хотел… – Он отдергивает голову. Теперь он глядит на меня сердито, и на его лице ведут борьбу гнев и желание, и эта смесь обжигает. – А потом ты оказалась за тем окном. Я чувствовал мою метку на тебе. Мою метку. И ты была с ним. Хотя ты моя.

Это обвинение слегка пробуждает меня от дымки желания, в которую я с такой готовностью нырнула. Я моргаю, потом делаю глубокий вдох:

– Временно.

Он отшатывается.

– Что?

– Только пока длится Тигель. Разве не так?

Его лицо застывает, темнеет, и звезды в небе на улице вполне могут быть осколками льда, додающими мне озноба.

– Я никогда не буду заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь, – говорит Аид голосом, который царапает мне кожу. – Но не ошибись, Лайра. Я хочу, чтобы ты была моей. Не поборницей. Не воровкой. Не смертной. Моей. – Он рычит это слово. – И ничьей больше.

Он снова целует меня, жестко и властно, а потом, подняв голову, смотрит мне через плечо, прямо в пламя, что не дает Буну подойти к нам, – пламя, которое я считала слишком высоким и интенсивным, чтобы Буну было что-то видно, – и Аид улыбается.

Темной, триумфальной улыбкой вызова.

Мое собственное смущение, желание, жар и все остальное, что вылилось в котел эмоций, бурлящий во мне, сгорает в мгновенной вспышке гнева. Это все было напоказ. Я отталкиваю Аида от себя и спрыгиваю со стола.

– Хочешь, чтобы я была твоей? – спрашиваю я. – Вряд ли ты знаешь, что это значит на самом деле. Да и как бы ты мог? Бог, – фыркаю. – Твоя сила означает, что ты получаешь то, что хочешь, когда хочешь, вечно, но из-за этого ты стал избалованным ублюдком. Твоей? – Мой голос превращается в пронзительный крик, но мне плевать. – Если бы ты действительно так считал, ты бы не целовал меня ради него. Чтобы показать ему. Ты бы целовал меня, потому что не можешь не целовать. Потому что я – единственное, что ты видишь.

У меня было много, много времени, чтобы представить, что это будет за чувство.

Ответная ярость, подобная моей, изгибает губы Аида. Он расправляет плечи, поднимает подбородок – и внезапно становится тем надменным, кипучим, властным богом, которого все меньше и меньше показывает рядом со мной.

– Ты придумала себе представление о тех вещах, о которых ничего не знаешь.

Он отходит от меня. Стена пламени затухает в ту же секунду, когда он приближается к ней. Глянув на Буна, Аид огрызается:

– Держи свои гребаные руки подальше от моей поборницы, если не хочешь проблем. И верни шлем, пока никто не догадался, что он пропал. Ты. Не она.

На секунду мне кажется, что Бун врежет Аиду по лицу, но вместо этого он подбегает ко мне.

– Все в порядке?

Облегчение, что он мог ничего не видеть, не развязывает эмоциональный узел, завязавшийся во мне, как клубок извивающихся змей. Но я киваю.