Книга Военный инженер Ермака. Книга 4, страница 28 – Михаил Воронцов

Глаза Сейдяка блеснули предвкушением боя. Татарин давно жаждал дела, очень хотел проявить себя. Во время неудачного штурма Кашлыка он едва не погиб, и теперь появилась хорошая возможность отомстить.

— Но помни, — Кучум положил руку на его плечо, — действовать только из засады. Мы должны использовать военную хитрость. Русские не должны подозревать, что мы рядом.

— Я знаю науку войны, великий хан, — наклонил голову Сейдяк.

— То-то же. И ещё: остяков убивать на месте. Всех. Эти перевертыши нам не нужны. Они улыбаются и нам, и русским. А вот какого-нибудь сотника живым взять — удача. Тогда узнаем, что русские замышляют и чего можно ждать.

Завыл волк. Воины поёжились, больше от суеверного страха, чем от холода. Волк перед походом — дурной знак.

Кучум усмехнулся:

— Волки воют — значит, будет добыча. Мы сами как волки: бьём из тени, нападаем стаей.

Он обратился к Карабаю:

— Ты с ними пойдёшь. Дорогу покажешь, места для засады найдёшь. Эти края ты знаешь лучше всех.

— Слушаюсь, великий хан.

— И вот ещё что, — продолжил Кучум. — Никто не должен знать об этом отряде. Для всех прочих Сейдяк с воинами ушёл в дальний улус. Если русские прознают, всё пропало.

Мурзы кивнули.

— А потом догонишь нас, — сказал хан. — Принесешь весть о своей победе и связанного казацкого сотника.

Кучум опустился на расстеленный ковер. Старые раны ныли, годы брали своё. Он смотрел в огонь и видел картины былого величия — Искер, полные сундуки дани, покорные улусы от Урала до Оби.

— Иди, готовь людей, — распорядился хан. — И скорее выступайте. Может, от успеха твоего похода зависит наше будущее.

Сейдяк поклонился и скрылся в темноте, где слышались голоса воинов. Мурзы и советники тоже ушли. Кучум остался у костра один. Он думал о том, что каждая зима может стать для него последней, что силы постепенно тают, как снег весной. Но пока он жив, борьба продолжится.

В степи снова завыли волки, и хан Кучум мрачно улыбнулся. Да, они были как волки, готовые вцепиться в горло врагу. Эти казаки ещё узнают, что значит идти по землям, где каждый куст может скрывать стрелка, а каждый изгиб реки — засаду.

Ночь становилась всё холоднее, но костры в стане горели ярко. Отряд Кучума готовился зимовать.

* * *

Мороз крепчал с каждым днём. Наш небольшой отряд растянулся по замёрзшей реке почти на версту. Нарты двигались почти безостановочно, лишь иногда, что-то заметив, люди выходили вперед и проверяли толщину льда. Остяки-каюры управляли нартами мастерски. Собаки бежали споро, дыхание их клубилось белым паром, а лай разносился далеко по заснеженной тайге.

Айне ехала рядом со мной на первых нартax, укутанная в медвежьи шкуры. Виднелись только её глаза — чёрные, как уголь. Пересела ко мне поближе, потому как надо показывать дорогу. Так и сказала, улыбнувшись. А поскольку нарты узкие, еще и прижималась ко мне поближе. В общем, хорошо, что Даши нет рядом. Аргумент «это не то, что ты подумала» мог бы ее не впечатлить.

Река петляла между высокими берегами, поросшими кедрами и елями. Снег лежал на ветвях толстым слоем; иногда огромные шапки обрушивались вниз, и тогда раздавался глухой удар, заставляющий вздрогнуть. Тайга зимой казалась мёртвой, но это было обманчиво: накануне мы видели следы росомахи, а раньше наткнулись на медвежью берлогу в корнях поваленной лиственницы. Старый казак Архип сказал, что зверь чует беду, если проснулся посреди зимы.