Книга Поместье для брошенной жены, страница 102 – Екатерина Белова

На краю сознания мелькнула дурацкая мысль, что Берн всегда был нежен. Словно сомневался в моем согласии. Всегда спрашивал разрешение на…

Неважно.

Оказывается, разрешения дают и забирают на совсем другом языке. На языке тела. Что губы говорят друг с другом без посредников, не используя слов. Что секс находится не в пресловутой точке джи, открытой в конце второго тысячелетия, а в голове.

Желание, выгнувшее тело до ломоты вспыхнуло гораздо раньше, чем руки Ральфара добрались до бедер.

И в то же время я чувствовала, что ситуацией полностью управляю я, а не этот, самый сильный из существующих драконов. Что стоит мне оттолкнуть его, и он подчинится, подобно тому, как меч подчиняется своему хозяину.

— Так ведь обед, вейры! — раздался за дверью возмущенный голос Лоте. — А вы мне не стучите, да не стучите. А вот постучу!

В дверь было дробно заколотили, но следом звук резко прервался.

Мы с Ральфаром на несколько секунд застыли, как любовники, застигнутые на месте преступления. Он навис надо мной, тяжело дыша и не сводя черных от желания глаз. И я тоже не могла отвести от него взгляда. Платье у меня окончательно съехало до колен не без вмешательства генерала, из волос вылетела заколка, и теперь они беспорядочно рассыпались по простыни.

— … а она ему, чтоб шел в постель, а не то… чик. И все, — зашипели за дверью.

— И генерал пошел! — вторил еще один ликующий шепот. — Вот суровая баба, а?!

— Зато красивая, — уже намного тише заметила Лоте, но стучать не стала.

— Очень, — согласились шепоты. — Вот я бы ради такой вейры.…

Вот что он или они ради такой вейры хотели бы, я не узнала.

Не отрывая от меня взгляда, Ральфар глухо рыкнул:

— Вон пошли.

Мягко, почти неслышно, чтобы не напугать меня, но его голос каким-то образом прокатился дрожью по всему дому. Даже меня встряхнуло, прошлось по коже покалыванием, словно от статики.

За дверью резко настала тишина, а после раздался поспешный топот.

— Купол, — голос Ральфара снова стал нежным.

Мягкая вспышка обожгла стены и пропала, сделав тишину насыщенной и очень уютной. Кажется, она замкнула нас в магическом контуре, отгородив от остального мира.

Несколько секунд мы с Ральфаром смотрели друг на друга, словно играя в странную игру, где проигравший уступает победителю. Никто из нас не двигался первым, позволяя физическому напряжению взять верх над разумом.

Если учесть, что из нас двоих без одежды осталась именно я, по шаблону всех женских романов именно мне надлежало уступить. Что-то сказать, сдвинуться, привстать или хотя бы моргнуть. Но тело, словно окунули в теплый мед, таким плавным и ленивом оно стало. Ему нравилось оставаться в сильной позиции, изводя любовника бездействием.

И Ральфар сдался.

Набросился поцелуями, касаниями, лаской.

Со стороны это выглядело как непрерывная огневая атака на давно сдавшуюся и разоренную крепость. Не для того, чтобы окончательно разрушить эти стены, а лишь освободить дорогу. Выжечь прошлое дотла. Очистить сосуд от скверны сомнений огнем — так беспощадно и так… правильно.

Чтобы однажды на этом пепелище проросли новые цветы.

Берн не хотел себе признаваться, но покидал столицу с огромным облегчением. Это было дурное, тайное чувство, которое он не мог позволить себе обналичить перед женой, детьми или слугами. Он и себе не сразу признался.