Книга Прядильщица Снов, страница 283 – Тория Кардело

Этот поцелуй отличался от всех прошлых. Он был отчаянным, жадным, солёным от слёз. В нём таилась вся боль прощания, все невысказанные слова, все несбывшиеся мечты.

Все их «если бы» и «что, если».

Если бы она была смелее в школе… Если бы они встретились раньше… Если бы она не пошла по той дороге… Если бы водитель был внимательнее…

Они целовались так, словно хотели запечатлеть вкус друг друга в памяти навечно. Как будто этот момент близости — единственное, что останется от них, когда всё закончится.

Его губы были тёплыми, мягкими, невероятно живыми. Они пахли мятой и дождем — именно так, как она запомнила. Пуговица его рубашки впилась ей в грудь, но Аля не отстранилась. Эта маленькая боль тоже стала частью момента, частью воспоминания, которое она хотела унести с собой.

Его руки скользили по её спине, путались в волосах. Он прикасался к ней нежно и трепетно, как к фарфоровой хрупкой статуэтке. Она и правда разбивалась — внутри, на тысячи острых осколков, каждый из которых ранил душу.

Их слезы смешивались, скатывались по губам, добавляя ещё больше горечи в этот прощальный поцелуй. Время словно остановилось, растянулось, превратилось в густую патоку. Секунды стали часами, минуты — вечностью. Она не хотела, чтобы это заканчивалось. Не хотела отпускать. Не хотела прощаться.

Но воздух в лёгких закончился, и пришлось оторваться. Аля тяжело дышала, словно пробежала марафон, сердце выпрыгивало из груди. Перед глазами снова стоял он — её Роман, с глазами, полными слёз, но и такой твёрдой решимости.

— Я люблю тебя, — прошептала она, и эти три слова вместили в себя всё — и боль, и надежду, и благодарность, и прощание.

Он только кивнул, не в силах говорить, и прижал её к себе крепко-крепко, будто хотел сделать частью себя, чтобы ничто и никогда не могло их разлучить.

Затем он отстранился на миллиметр. Аля заметила в его глазах глубокую боль, но и что-то еще. Решимость? Да. Смирение? Тоже. Но больше всего — любовь. Та самая любовь, что заставляет матерей жертвовать всем ради детей, солдат — ради товарищей. Любовь, перешедшая ту грань, за которой начинается святость самопожертвования.

— Существу из мира снов никогда не поздно вернуться взамен живому…

Такие простые, но таких страшные слова. В них заключался весь ужас его намерения, безжалостный, как приговор.

Сначала Аля не поняла. Мозг отказался воспринимать смысл — так желудок отвергает проникший в него яд.

Но осознание обрушилось на нее быстро, упало тяжелым булыжником на голову.

— Нет! — из её горла вырвался дикий, надрывный крик маленькой девочки, потерявшейся в тёмном лесу. Он отразился от зеркальных стен, умножился, вернулся к ним — уже не один голос, а целый отчаявшийся хор.

— Нет, Рома, ты не можешь… ты не должен…

Её руки вцепились в его рубашку с такой силой, что ткань затрещала по швам. Ногти впились в ладони, но боли не было — осталась только всепоглощающая паника.

— Да, Аля. Ты вернёшься в тот мир на моё место.

Каждое слово — удар молота. Каждое движение — шаг в пропасть.

Внутри у Али всё похолодело — не метафорически, а буквально. Она почувствовала, как ледяная волна поднимается от живота к груди, сковывая, парализуя.

— А ты останешься здесь? — прошептала она, уже зная ответ. Зная и боясь услышать.

Роман покачал головой. Всего один раз. Но в этом жесте была вся обречённость мира.