Книга Прядильщица Снов, страница 286 – Тория Кардело

Второй символ надежды — искупление. Она должна была познать не только его пламенную любовь, но и трагическую жертву, боль ради спасения её жизни. Искупление, которое он пытался, но не мог найти мучительные три года.

Внутри у неё всё рвалось на части, и даже ладонь, сжимавшая его руку, ослабела.

«Нет, Рома, нет. Только не это!»

Теперь на его лице не оставалось ни капли страха, только решительная обречённость. Пальцы в её руке похолодели. Она чувствовала, как ему было тяжело дышать.

— Роман, нет! — крик вырвался прежде, чем она успела подумать. — Нет, пожалуйста, не надо!

Она вцепилась в его руку обеими ладонями, словно могла физически удержать от задуманного. Из её глаз вновь хлынули слёзы, размывая очертания его лица.

— Ты не должен… Не должен жертвовать собой…

Но где-то глубоко внутри, в самом тёмном уголке сознания, что-то шептало: это единственный путь. Его жертва — символ надежды, способный вытащить её из лап Прядильщицы. Заплатить за её свободу. За её жизнь.

Роман повернулся к ней. Его глаза — эти невозможные синие глаза, которые она впервые увидела на дурацкой школьной линейке в Зимнеградске — смотрели на неё с такой нежностью, что сердце сжалось от боли. Он коснулся её лица, стирая слёзы большим пальцем. Этот простой, обыденный жест вдруг показался ей самым важным, самым драгоценным в мире.

— Алечка… — его голос дрогнул, сломался на её имени. Он притянул её к себе, обнял так крепко, словно хотел навсегда слиться с ней. Она чувствовала его сердцебиение, его дыхание, запах дождя и книг, который всегда сопровождал его. — Я хочу, чтобы ты жила, — прошептал он ей в волосы. — Самую счастливую и самую настоящую жизнь. Прекрасная Аля Кострова. Ты заслуживаешь этого больше, чем кто-либо.

Он отстранился, взял её лицо в ладони и поцеловал её с хрустальной нежностью. Она ощутила на губах вкус мяты и мучительную горечь прощания.

— Ради этого, — голос его зазвучал тихо, но твёрдо, — я готов стереть себя из всех миров.

— А я? — всхлипнула она, пытаясь сквозь слёзы разглядеть его лицо, запомнить каждую черту. — Я останусь… с воспоминаниями о тебе?

Роман не ответил. Вместо этого он снова поцеловал её — в лоб, в щёки, в губы, прощаясь с каждой частью её самой. Его молчание было красноречивее любых слов.

— Помни, сын мой, что сейчас лишь я могу даровать тебе искупление…

Голос Агаты прорезал момент осколком льда. На её обычно непроницаемом лице появилось лёгкое замешательство. Она смотрела на них снисходительно, как взрослый на детей, играющих во что-то непонятное и глупое.

Роман резко обернулся к ней.

— Да, но не в твоём сне, — оборвал он её с почти безумной уверенностью. — Помни, что я сновидец.

Что-то промелькнуло в глазах Прядильщицы. Неужели тревога?

— Тот кошмар с огнём был не только моим… — продолжил Роман, делая шаг к ней, — он всегда повторялся, но ты никогда не позволяла мне умереть. Ты боялась убить меня в своём сне. Ты любила меня, да?

Ещё шаг. Аля почувствовала, как напряглось тело Агаты, словно у хищника перед прыжком, а её глаза непривычно расширились и наполнились смутной тоской. Она молчала, а Роман продолжал свою браваду:

— Но ничто не мешает мне вернуться туда и многое изменить… Одну маленькую частичку мироздания. И нашу сделку заодно.

Агата переменилась в лице. Её вечная улыбка дрогнула, исказилась. В обычно холодных, гипнотических глазах Аля уловила что-то ошеломляющее — должно быть, страх. Искренний, человеческий страх. Он мелькнул лишь на долю секунды, как трещина в идеальной маске, но она успела заметить его.