Книга Хризолит и Бирюза, страница 116 – Мария Озера

Он остановился у двери с резными панелями. Его пальцы скользнули по дереву, как будто ощупывая её тайны. Повернулся ко мне, лёгкая, едва заметная улыбка скользнула по губам.

— Готова? — спросил тихо, в глазах проблеск чего-то запретного, почти дерзкого.

Я улыбнулась ему в ответ, но эта улыбка мгновенно растаяла, когда за дверью раздался глухой, тяжёлый звук — как будто что-то деревянное раскололось надвое и упало. Сердце сжалось, и мне будто показалось, что сквозняк стал холоднее, пронизывая до костей.

Лоренц даже не сомневаясь резко дернул ручку и навалился на дверь всем телом. Она поддалась с протяжным скрипом, впуская нас в полумрак, где уже витала тревога, словно сама комната дышала ожиданием.

Лоренц дернул дверь, и я почти упала вслед за ним, но его рука успела подхватить меня за локоть. Комната встретила нас взрывом красок и глухим запахом скипидара, смешанного с пряной ноткой чего-то едва уловимого.

Агнесс стояла посреди хаоса: мольберт уже лежал на полу, сломанный, а она метала кисти и тюбики с краской в стену, не разбирая, куда попадают. Каждое движение казалось одновременно яростным и грациозным, будто она танцевала в буре, а краски служили ей оружием и щитом одновременно.

— Агнесс! — крикнул Лоренц, но его голос едва пробивался сквозь треск ударов о стену.

Я замерла на месте, сердце билось как сумасшедшее. Она казалась совсем другой — не девочкой, которой я могла бы симпатизировать, а стихией, которую невозможно удержать. Свет от окна падал на её плечи и лицо, бледное, с горящими глазами, и я вдруг поняла, что за её хаосом скрывается не только гнев, но и страх.

— Что ты… что ты делаешь?! — Лоренц сделал шаг вперед, стараясь удержать её, но она отскочила, словно почувствовав его приближение.

Я медленно подалась ближе, осторожно подбирая взглядом падающие тюбики и кисти, боясь сделать хоть шаг неверно. Агнесс будто уловила моё присутствие и на мгновение остановилась, глядя на меня. В её глазах мелькнула смесь вызова, злости и… чего-то почти человеческого, скрытого под этим масляным вихрем.

Пока граф пытался узнать, что произошло, мой взгляд зацепился за другое, игнорируя визуальный вызов молодой княжны. Среди искалеченных картин, словно выброшенное в пепелище, лежало полотно. На нём — мужской портрет. Половина лица была залита густой, чёрной, блестящей на свету краской. Но глаза… Эти глаза я узнала бы даже через годы, даже встретив их в иной жизни.

Глаза, покрасневшие и влажные, словно человек на полотне только что заплакал. Я опустилась на колени, осторожно взяла портрет в руки. Краска ещё не высохла, несколько моих пальцев моментально окрасились в чёрный цвет, но я не обратила внимания. Никогда прежде я не видела Нивара в подобном состоянии, и от этого в груди защемило. Чем дольше я всматривалась, тем сильнее ощущала, как в висках начинает стучать, а в животе поднимается тяжёлая тошнота. Голова закружилась, дыхание стало рваным.

С пальцев выскользнула тяжёлая деревянная рама, полотно с глухим грохотом упало на пол.

— …лия! Офелия!

Звук вдруг исказился, превратился в мерзкий, режущий уши звон, от которого виски словно сжало в тисках. Я попыталась разлепить веки, прищурилась — как человек, внезапно вышедший из тьмы в ослепительный свет. Надо мной склонилось лицо Лоренца, бледное и тревожное. Я лежала, положив голову ему на колени, а его руки осторожно поддерживали меня за плечи.