Книга Хризолит и Бирюза, страница 146 – Мария Озера

Прошло около полутора часов. И только тогда по той дороге, почти забытой людьми, показалась машина. Ею управлял доктор — тот самый, что когда-то тщетно пытался спасти жизнь императору в театре. Он ехал на вызов за город и, ведомый собственным предчувствием, повернул на старую дорогу. И вот, чудо, именно там его взгляд упал на графа Волконского. Тот был в полубессознательном состоянии, лицо его запеклось от крови, костюм висел лоскутами, но в его облике ещё угадывалось величие, которое не сломила даже смерть.

Мужчина мгновенно понял: промедли он ещё немного — и конца не миновать. Опыт военного врача не подвёл: он выскочил из машины и бросился к пострадавшему. У графа был открытый перелом большеберцовой кости, кровь уходила с каждым ударом сердца, два сломанных ребра давили на лёгкие, и потому голос его звучал глухо, как будто из иного мира. Но даже тогда Нивар нашёл в себе силы назвать моё имя и шёпотом объяснить, где я нахожусь.

— Собственно, — Елена склонила голову, её голос стал едва слышным, — доктор и вытащил тебя из подвала, потом усадил вас обоих в машину и привёз сюда, в поместье. Он оказал помощь и тебе, и графу. Но… — её взгляд потяжелел, остановился на окне, за которым ветер шевелил листву. — Господин Волконский с тех пор так и не пришёл в себя. С того самого мгновения, как его голова коснулась подушки, он лежит безмолвно, словно погружённый в иное, недоступное нам с тобой царство.

Сердце ёкнуло от этой фразы, и тонкими иголками волнение пронеслось по всему телу, обжигая нервы. Я рывком села на кровати, обхватила ладони экономки и, глядя ей прямо в глаза, заговорила горячо, почти умоляюще:

— Пожалуйста… дайте мне возможность увидеться с ним. Я должна знать, что с ним всё в порядке.

— Я бы сделала всё для вас, но граф и правда не приходит в себя, — Елена тяжело вздохнула и покачала головой, словно отрезая последнюю надежду. — И, милая моя, тебе самой ещё нужен постельный режим! Я поинтересуюсь у нашего доктора, а ты пока оставайся в комнате.

Она поднялась и поспешно скрылась за дверью, оставив меня наедине с гулом крови в висках. Перед её уходом я крепко сжала её руки, словно стараясь вложить в это прикосновение всё своё нетерпение, весь страх. Но слова так и застряли в горле.

В груди разгоралось жгучее желание, почти предчувствие — мне нужно было быть рядом с Ниваром, иначе само время стало бы пыткой.

Ожидание тянулось мучительно, как вязкая смола. Уже не в силах оставаться в постели, я поднялась на ноги и стала расхаживать по комнате, прислушиваясь к каждому толчку в бедре. Боль отзывалась недовольным, но терпимым шипением, почти упрямым. Я рискнула подойти к окну и выглянуть наружу.

Снаружи мир был удивительно спокоен. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в мягкие оттенки янтаря и розового золота. Под окнами раскинулся цветочный сад, пышный и торжественный, словно праздничное полотно. Белый мраморный фонтан выбрасывал тонкую струйку воды, а вокруг, среди кустарников и цветов, покачивались лёгкие диванчики, приглашающие к отдыху. Лилии, маргаритки, хризантемы — всё это великолепие дышало умиротворением. Как-то даже не замечалась зловещесть леса вдалеке.

Но чем дольше я смотрела на эту картину, тем сильнее сжималось моё сердце. Сад казался насмешкой, издевательской иллюзией спокойствия, тогда как где-то в соседней комнате — возможно, совсем рядом — лежал Нивар, погружённый в безмолвие. Солнечные блики играли в струях фонтана, танцевали на мраморе — а я стояла, вцепившись пальцами в подоконник, и не могла стряхнуть мысль: как может мир быть столь прекрасным, если в нём нет его голоса?