Книга Хризолит и Бирюза, страница 148 – Мария Озера

Елена с материнской улыбкой наблюдала за мной, словно проверяя, не слишком ли я утомилась. Но я чувствовала себя окрылённой. Каждый вдох был глотком силы.

— Букет, что вы вчера принесли, — обратилась я к ней, с трудом сдерживая дрожь в голосе, — какие это были цветы?

— Фиалки, — ответила она, и её улыбка стала ещё теплее. — Я знала, что они придутся тебе по сердцу.

Я благодарно кивнула и вдруг осознала: в эту минуту в груди моей что-то ожило. Словно в душе, до сих пор спящей под тяжёлым снегом, начали пробиваться тонкие ростки новой весны.

— Я так рада, что ты так быстро поправляешься! — с теплотой, но и с оттенком строгости проговорила Елена. Мне казалось, что процесс восстановления моего здоровья занял довольно много времени, но по сравнению с Ниваром я пришла в себя гораздо быстрее. — Ты должна больше двигаться, чтобы разрабатывать бедро. — При этом её внимательный взгляд то и дело скользил по сторонам, словно проверяя, насколько усердно садовник исполняет свой долг.

Я ничего не ответила, лишь молча наслаждаясь пряным ароматом цветов и скрытно ведя внутренний диалог с самой собой. Мы шли неторопливо, и в этой медленной прогулке нарастало ощущение, что слова внутри меня начинают гнить от замалчивания. Мне жгуче хотелось довериться Елене, но что-то неуловимое удерживало язык, будто на нём лежал свинец.

— Елена… — я дождалась, когда её взгляд остановился на мне. — Мне кажется, я схожу с ума.

Её шаг замер. В глазах мелькнула тень тревоги, и морщинка на переносице чуть углубилась. Лёгкий ветерок, напоённый запахом жасмина и сирени, тронул её поседевшие пряди, и мне показалось, что сам июньский вечер затаил дыхание, оставив только нас двоих посреди этого цветущего мира.

— Почему ты так думаешь? — едва слышно спросила она, и дрожь в её голосе странным образом придала мне смелости.

— Иногда… — я опустила глаза к земле, где под ногами белели упавшие лепестки, словно клочья тумана, — кажется, что мысли и чувства сплелись в один запутанный лабиринт, из которого я не могу найти выход. Что реальность ускользает, и я не всегда понимаю, что из происходящего — правда, а что лишь порождение моей головы.

Она шагнула ближе. В её лице проступило сострадание, такое ясное и настоящее, что во мне дрогнула какая-то нить.

Мы сели на вырезную деревянную лавку напротив того самого мраморного фонтанчика, струя которого звенела в тишине, словно в такт моему дыханию. Я решилась.

Я рассказала ей о том, что переживала. О себе — растерянной и дрожащей, когда в опасной близости лежало мёртвое тело. О том, как страшно осознавать, что существуют люди, для которых чужая жизнь — пыль на сапоге. Как легко они ломают судьбы, как играют людскими страхами, как пользуются нами, словно игрушками.

— Этот мужчина говорил о предательстве, — прошептала я, разглядывая свои израненные руки. Холодок пробежал по коже — то ли от ветерка, то ли от памяти. Казалось, сам воздух несёт укор, проникая в невидимые щели моего сознания.

Мы сидели рядом, в окружении запаха роз и сирени, под шелест листвы, и казалось, сама природа осуждала всё, что я прошла. Елена молчала, но её глаза светились вниманием и тихим пониманием — как свеча, оберегающая меня от мрака.

Я не понимала, что имел в виду этот человек, называя меня предательницей. Каким предательством могла я, никому не нужная девица, заслужить такую смерть? Каким поступком — пусть даже самым дерзким, самым постыдным — можно было вызвать столь беспощадную жестокость?