Книга Хризолит и Бирюза, страница 154 – Мария Озера

— Повремените, пожалуйста, доктор. Я хочу сам ей сказать. Нивар, щурясь от света, медленно поднял руку и двумя пальцами — указательным и большим — сжал переносье, как будто прогонял остатки головной боли. Его голос прозвучал спокойно, но властно, не оставляя места возражениям: Врач снова поклонился, чуть неловко, словно желая скрыть своё удивление, и поспешил к двери. Саквояж в его руках качнулся и издал глухой стук по бедру, замерев лишь за порогом. Дверь мягко закрылась, и комната будто выдохнула вместе с нами.

Я услышала короткий, усталый вздох Нивара. Он не был громким, но в нём чувствовалась вся тяжесть пережитого. Его грудь медленно поднималась и опускалась, дыхание было ровным, но каким-то ослабленным. Я сразу вспомнила своё собственное пробуждение, ту же вялость в конечностях, тот же страх, что тело не послушается.

Каждое его движение теперь казалось мне драгоценным: то, как пальцы на миг коснулись виска, то, как плечи едва заметно дрогнули под тканью рубашки. Я ловила эти жесты, будто они могли рассказать мне о том, что творится в его голове: о планах, о мыслях, о решениях, которые наверняка уже рождались в его уме. Я почти видела, как он будет действовать: первым делом — обратиться к детективу, чтобы вырвать из тьмы имя похитителя. Нанимателя.

Но всё это было потом. Настоящее оставалось здесь — между ним и мной.

Его глаза нашли меня. Взгляд скользнул по моему лицу, по плечам, по телу, которое невольно прижалось к нему. В этом взгляде было слишком многое: и вопрос, и благодарность, и что-то, что заставило меня почувствовать внезапную неловкость. Щёки вспыхнули, и я попыталась подняться, словно показать, что не собираюсь злоупотреблять близостью.

Но его пальцы мягко сомкнулись на моём запястье. Не крепко, без усилия — просто лёгкий, едва ощутимый захват. Я могла бы вырваться в любую секунду, но не сделала этого. Эта хрупкая сила говорила больше, чем тысячи слов: он не хотел, чтобы я уходила.

Я медленно опустилась обратно на край постели. Сердце билось так стремительно, что казалось, оно вот-вот сорвётся с места. Мои глаза сами собой задерживались на его чертах: усталое, но спокойное лицо, чуть приоткрытые губы, мерный ритм дыхания.

Он был кроток и молчалив, словно все слова мира растворились в том чуде, что произошло с ним этой ночью. И в этой новой, зыбкой тишине он показался мне особенно близким. Почти уязвимым.

Я сидела чуть выше него, и его пальцы, дрожащие от слабости, но всё ещё уверенные, скользнули по моим светлым волнистым прядям. Он будто боялся спугнуть их, едва касался, как если бы держал в руках тончайшую нить, что могла оборваться от резкого движения. Я закрыла глаза, позволяя этим прикосновениям проникнуть под кожу, глубже — прямо в душу.

Я всегда сторонилась слабости, прятала её за упрямством и холодным взглядом, но рядом с ним это вдруг перестало быть опасным. Здесь, под его рукой, я могла позволить себе быть хрупкой.

Лёгкий толчок его плеча сдвинул ткань, и тонкая лямка моего ночного платья мягко сползла по коже, обнажая больше, чем следовало. Ткань задержалась у локтя, и я почувствовала, как воздух коснулся оголённого участка плеча. Он ничего не сказал — только смотрел, молча, пристально, будто в этом случайном движении открылась какая-то новая правда.