Онлайн книга «Хризолит и Бирюза»
|
Но я не хочу додумывать. Не хочу строить догадки, которые потом будут рвать меня изнутри. Поэтому шепчу — едва слышно, будто не я спрашиваю, а сам воздух: — За что? Тишина. Только его дыхание — тяжёлое, близкое — у меня за ухом. Я чувствую, как он напрягся. Как будто надеялся, что я не спрошу. Что оставлю это в тени, как мы всегда оставляем всё, что слишком больно. Но я не могу. Его рука не перестаёт скользить по моему телу — по плечу, по лопатке, по изгибу спины. Будто проверяет, что я здесь. Что я настоящая. Подбородком он крепче прижимается к моему виску — жест, почти отчаянный. Как будто ищет опору. — За то, что не могу рассказать тебе всё, — наконец выговаривает он. Голос — хриплый, срывающийся. Не от страсти. От боли. Я замираю. Сердце бьётся так, что, кажется, он чувствует каждый удар сквозь кожу, через кости. Я злюсь. Злюсь, что он снова уходит в туман. Что не даёт мне ясности. Что прячется за этой фразой, как за щитом. Но в то же время — я благодарна. Благодарна, что он здесь. Что лежит со мной в этой комнате, в разгар бала дебютанток, когда весь дворец кипит светом, музыкой, ложью. Что он не ушёл. Что не оставил меня одной с пустотой. Он приподнимается чуть выше. Его дыхание становится горячим на моей коже. Каждое прикосновение — и нежное, и тревожное одновременно. Как будто он сам не знает, как быть: обнимать или бежать. И тогда он берёт мою ладонь — холодную, дрожащую — и подносит тыльную сторону к своим губам. Не целует. Просто держит. Долго. Очень долго. Его губы касаются кожи — тёплые, чуть влажные. Он не отводит взгляда. Смотрит на меня — впервые за эти месяцы по-настоящему смотрит. И в этом мгновении… Всё исчезает. Полгода молчания. Полгода тоски. Полгода вопросов без ответов. Они растворяются — не потому что всё сказано. А потому что это — его губы на моей руке, его взгляд, его дыхание — важнее любого объяснения. * * * Возвращаться в зал мы решили по отдельности. Не из страха — нет. Нам обоим было всё равно на сплетни, на шёпот за спиной, на осуждающие взгляды светских львиц. Но слухи — это как снежная лавина: начинаются с одного намёка, а заканчиваются скандалом, способным разрушить карьеру, имя, судьбу. А у нас и так было слишком много, что скрывать. После ухода Нивара, который дался нам обоим с трудом, я ещё некоторое время находилась одна в этой странной гостевой комнате — тихой, погружённой в полумрак, с запахом пыли, воска и прошлого. Приводила себя в порядок: поправляла растрёпанные волосы, возвращала на место выбившуюся прядь. Застёгивала платье — фатин, смятый, как совесть после греха. Серьги — холодные, тяжёлые, с бриллиантами, которые теперь казались мне чужими. И, наконец, замок на шейном украшении — тонкая серебрянная цепочка, будто пытавшаяся удержать что-то, что уже невозможно удержать. Я смотрела в окно. За стеклом бушевала зима — не просто метель, а настоящая стихия. Снежные вихри кружили над дворцовой аллеей, как безумные танцоры в масках. Снежинки падали, сталкивались, вспыхивали в свете фонарей и гасли. Небо было затянуто серыми тучами — их почти не было видно в темноте, накрывшей город, как саван. Казалось, весь мир замер. Даже ветер умолк. Будто вселенная затаила дыхание, ожидая чего-то — несчастья, откровения, конца. Мое внимание привлекло большое скопление народа в стороне главного входа во дворец. |