Книга Хризолит и Бирюза, страница 222 – Мария Озера

«Любящих родителей», — подумалось мне.

— Много раз я предлагала Ровене работать у себя в клубе, в качестве моей помощницы, — продолжала Жизель, — но она решила, что больше никогда не ступит в Верхний город. Она не хотела, чтобы её дочь стала свидетелем разврата, поджидающего там на каждом шагу. Поэтому, в тайне от неё, я делала всё, что могла: оплачивала её комнату и оставляла щедрые чаевые там, где она трудилась.

Оплачивала комнату? Поэтому эта Дюплентан всегда требовала с меня денег за несколько месяцев вперед? Думала, что у меня много денег?

Свет солнечных лучей начал проникать сквозь щели закрытых гардин в гостиную, создавая игру света и тени на мебели и наполняя комнату живостью. В тишине, которая задержала весь мир, словно время остановилось, слышалось только глухое шуршание шифоньеров и далекий шепот ветра за окном. По мере того, как солнечные лучи становились все ярче, они обнаружили скрытые недостатки в комнате, маленькие пылинки, легко проплывавшие в воздухе, словно невидимые феи. Но Жизель не обращала на них внимания, она была полностью сосредоточена на самой глубинной части своего существа, где таяли все ее секреты и темные мечты.

— Инцидент после ночной смены с Ровеной стал для меня ударом, — произнесла она тихо. — Болезненным. Мы обе надеялись, что всё обойдётся, что всё будет хорошо, но, когда её тело стало покрываться ужасной сыпью, мы поняли, что это конец…

Слёзы текли у меня по щекам, обжигая руки. В них содержались тайны прошлого, способные нарушить и самое тихое спокойствие. Мои мучения могли бы стать проклятием на всю жизнь, но перед суровой реальностью случившегося они казались ничтожными.

Жизель встала и медленно подошла к барной стойке, за которой каждый вечер трудились усердные девушки в лёгком нижнем белье. С тихим шелестом шелка она достала с полки чистые, безупречные стаканы и аккуратно разлила янтарную жидкость, заполняя их почти до краёв. В глубине её глаз отражалась невыразимая боль, смешанные эмоции, которые невозможно было скрыть никаким движением. Руки дрожали, словно тело находилось на грани срыва, и это ощущалось так же остро, как внутреннее напряжение, что охватывало меня.

— Пока Ровена была в сознании, я предлагала ей лучших врачей Верхнего города, — её голос дрожал, но она старалась держаться, — но её слепая гордость мешала понять, что она лишает своего единственного ребёнка матери. Когда же она начала периодически бредить от высокой температуры, я поняла, что ждать больше бессмысленно, и перевезла её в верхнюю больницу.

Женщина закусила губу, пытаясь сдержать новые слёзы, прятались за дрожащим голосом.

— Она знала… — сорвался лёгкий истерический смешок, и она залпом осушила плотный гранёный стакан. — Она знала…

Жизель подняла глаза, полные слёз, на меня, а я жадно ловила каждое её слово.

— Она знала, что это была ты… — завершила я её мысль.

— Она сказала, что не держит зла на меня… — Жизель снова села напротив. Её покрасневшее лицо добавляло лет, словно годы, которые она держала это в себе, обрушились разом. — Сказала, что быть матерью тяжело… и просила позаботиться о тебе.

Мы сидели молча, слёзы текли по щекам, смешиваясь с горечью и облегчением. В её глазах отражалась усталость и, вместе с тем, странное чувство освобождения. Она будто сняла с плеч тяжесть, которая давно стала частью её жизни. Я наблюдала за ней с уважением и состраданием, понимая, как трудно было нести это бремя.