Книга Хризолит и Бирюза, страница 225 – Мария Озера

Быть может, ответы придут во сне. В другом мире. В ином измерении сознания. Где нет лжи. Где нет масок.

Я позволила себе расслабиться. Позволила телу провалиться в мягкость. Позволила мыслям уйти. И, наконец, я погрузилась в сон — тяжёлый, тёплый, как плащ, наброшенный сверху. Сны взяли меня за руку и повели в неизвестность.

* * *

Сон продлился до самого вечера. Я проснулась не от будильника, а от тупой, настырной боли в висках — будто кто-то вогнал в череп два гвоздя и теперь медленно вращал их. Глаза горели, сухие и тяжёлые. Я прижала пальцы к переносице, будто могла вдавить глазные яблоки обратно в череп — в надежде, что станет легче.

Но не стало.

Я свесила ноги с кровати. Холодный паркет обжёг ступни. И только тогда поняла: я всё ещё в одежде Лоренца. В его рубашке, его жилете, его штанах, натянутых на моё тело в спешке, как на вешалку. Волосы — спутаны, лицо — маска из потёкшей туши и румян. Я выглядела как бродяга из Нижнего города. И пахла так же — потом, дымом, виски и чем-то металлическим… страхом, наверное.

Я скривилась. Не от запаха. От себя.

Пальцы непроизвольно коснулись глаз, и я терла их, не беспокоясь о макияже, который давно превратился в чёрные разводы, напоминающие следы пожара. Потом начала снимать с себя эту чужую кожу. Пуговица за пуговицей. Каждый предмет одежды падал на пол, оставляя за мной дорожку в ванну. Скорее от усталости, чем от лени. Может даже от отвращения. Или необходимости очиститься.

В ванной комнате всё было на своих местах: зеркало в позолоченной раме, краны с латунными ручками в виде голов драконов, ванна из чугуна, выкрашенная в белое, но уже потрескавшаяся у краёв. Я повернула ручку — вода пошла сначала холодной, потом медленно, как будто неохотно, согревалась. Шум струи наполнял комнату — ритмичный, убаюкивающий. Он заглушал голоса в голове. Заменял их чем-то простым. Чем-то настоящим.

Я стояла и смотрела, как пар начинает подниматься, как вода растёт, как свет от газовой лампы дрожит на её поверхности. На столике у ширмы — баночки с фарфоровыми крышками, склянки с янтарными жидкостями. Я выбрала три: лаванду, чтобы успокоить нервы, сандал, чтобы выгнать с тела запах одежды Лоренца, и цитрус — чтобы не уснуть снова, не провалиться.

Капли упали в воду. Пена забурлила, как шампанское. Запах разлился по комнате — тёплый, сухой, почти монашеский. Я стояла обнажённая, и впервые за день почувствовала, что дышу.

Осторожно опустилась в ванну. Сначала ступни — и жар обжёг, как пощечина. Потом — всё тело. Я ахнула, сжала зубы, но не вышла. Я осталась. Позволила огню впитаться в кожу, в мышцы, в кости. Вода поднялась до подбородка. Я откинулась, закрыла глаза.

И в этот момент — расслабление. Не физическое. Душевное.

Мысли, что ещё утром рвали меня на части, теперь тускнели, как свечи на ветру. Они не исчезали — просто теряли остроту. Превращались в тени на стене. Шум воды — лёгкое, нежное мурлыканье — стал моей музыкой. Я слушала его, как слушают колыбельную.

Я чувствовала, как напряжение сходит с плеч, как будто кто-то снимает с меня панцирь, слой за слоем. Усталость — да, она осталась, но теперь она была честной. Не отравленной страхом. Не искажённой болью.

Это был мой ритуал. Моя крепость. В этом месте, где каждый уголок пропитан ложью, ванна была единственным местом, где я могла быть собой. Где могла не притворяться. Где могла просто быть.