Книга Хризолит и Бирюза, страница 228 – Мария Озера

Он медленно провёл ладонью вдоль позвоночника, и дыхание сбилось. В этот миг я почувствовала, как рушатся все возведённые мною барьеры. Его прикосновения были магией — коварной, пьянящей, от которой разум звенел тревожным колоколом, требуя бежать, пока не поздно. Но в нём было нечто, что я не могла назвать, словно утраченный сон, и это притягивало сильнее, чем страх.

Так я стояла на грани между тягой к этому неопределенному обещанию и пронзительным страхом, который клеветал на меня своим безжалостным криком. Его теплые касания ставили меня перед выбором: бежать или остаться? Вопрос горел в моей голове, словно пылающий факел, а я искала ответ в его касаниях, в этом магнетическом эфире, притягивающем и пугающем одновременно. Ведь, порой, самые опасные ситуации начинаются с самых прекрасных моментов.

Но я была готова рискнуть.

— Я собиралась спуститься минут через тридцать, — наконец произнесла я, делая шаг к туалетному столику и мягко высвобождая волосы из его рук.

Пока я отвлекалась на волосы, я утратила бдительность, чем воспользовался мужчина и ухватился за край моего полотенца. Возможно, он хотел моей смущенной реакции: что я начну прикрываться руками и визжать, как девчонка, прося выйти из моей комнаты. Но я принимала очередные правила его игры, проигнорировав факт своей обнаженности, и опустилась на мягкий пуф перед зеркалом.

Иден наблюдал за этим представлением с нескрываемым удовольствием. В зеркале я уловила вспышку его горящих глаз, в которых играли эмоции — от лёгкой игривости до едва заметной озабоченности. Он склонил голову, усмехнулся, и чёрные непослушные пряди упали на лицо, словно тёмный занавес, скрывающий тайны, которые я ещё не разгадала.

Я взяла щётку и принялась осторожно распутывать мокрые волосы, не дав им превратиться в спутанный хаос. Но Иден бесшумно подошёл ближе, и его пальцы мягко коснулись моих рук, вынимая щётку с таким бережным движением, будто я была стеклянной статуэткой. Его ладони провели по моим волосам, разделяя пряди, и я почувствовала тепло его дыхания на затылке. Он водил щёткой по всей длине медленно, с особой внимательностью, и каждое движение отзывалось в теле странной слабостью.

Я ненавидела, когда кто-то чужой трогал мои волосы. Но его прикосновения разжижали меня, делали мягкой и податливой, как глина в руках скульптора. Уязвимость проникала в каждую клеточку тела, и мне приходилось прикусывать губу, чтобы не выдать дрожи.

Мы молчали, но я слышала, как учащается его дыхание — не громко, не панически, а ритмично, как будто он считал удары сердца. Невозмутимо я потянулась к баночке с кремом — фарфоровой, с ручной росписью, в которой хранился лавандовый крем, приготовленный по старинному рецепту. Аккуратно вынула немного на кончики пальцев и начала наносить — сначала на лицо, медленно, по массажным линиям, потом — на шею, плавными, круговыми движениями.

Иден жадно следил за каждым моим движением. Его глаза — не отрывались ни на миг. Ни на долю секунды. Я осознанно поддразнивала его. Опустилась с шеи ниже — к ключицам, к груди, огибая округлые формы, не скрывая, не стыдясь. Каждое прикосновение, каждое приоткрытие тайны становилось изысканной игрой. Как вальс. Как дуэль. Как исповедь, которую никто не должен был слышать.