Книга Хризолит и Бирюза, страница 230 – Мария Озера

— После всего, что она сделала… — прошипела я, сжимая в руках чёрное платье — под горло, с разрезом до бедра, как шрам. — Она больше не имеет власти надо мной.

Я негромко бормотала проклятия себе под нос, под которые мои пальцы сжимали ткань, будто душили прошлое. В какой-то момент я остановилась и выдохнула, отцепив свой взгляд от комнаты и уставившись в окно.

В небе разверзлись тучи, и капли дождя начали стучаться по стеклу, словно некий песенный ритм, созданный специально для меня. Я вспомнила нашу первую встречу — на этом же балконе. Тогда пошел первый снег. С дождем, но всё же. Он стоял, облокотившись о перила. Я — дрожала от холода. От страха. От него.

На этот раз — не будет ошибок.

Я сняла с вешалки тёплый кожаный плащ — не женственный, не модный, а мужской, потёртый, с запахом табака и старого дерева. Если честно, я не знаю, откуда он в моем гардеробе. Наверное, как обычно, взяла у Лоренца и не вернула. Накинула на плечи и застегнула до самого подбородка, чтобы больше не дрожать рядом с ним.

Высушив волосы грелкой — медной, с ручной подачей воздуха, как в салонах, — я отметила про себя опасность выхода с мокрой головой в такую погоду и, щелкнув замком своей двери, высунула нос наружу.

На пороге едва не наткнулась на Софи — лёгкая, как тень, в ночном халате, она спешно направлялась к лестнице. Я замерла, затаив дыхание, но девушка даже не обернулась, увлеченная своими мыслями. Я ещё раз окинула взглядом коридор — пусто. Только свет газовых фонарей, мерцающий сквозь матовые стёкла. И тишина, казавшаяся густой, как ворс ковра.

На цыпочках — бесшумно, будто вор — двинулась к выходу на балкон. В руках удерживала чёрные сапоги, с пряжками, как у военных.

Толкнув массивную дубовую дверь — скрипнула петля, но я не остановилась, — я впустила в себя свежий воздух, пронизанный зимними холодами. Он обжёг лицо, но я не сжала плечи в попытках спрятаться, скорее вдохнула его, как свободу, приподнимая лицо ему навстречу.

Иден, как и обещал, ждал меня. Его силуэт выделялся на фоне города, он стоял, небрежно облокотившись о стену, словно эта ночь принадлежала только ему, и играл с зажигалкой своими длинными пальцами. Огни города ложились на его лицо и плечи, придавая фигуре особую утончённость и грацию, как будто он был частью загадочного мира.

Почти небесный, с холодными оттенками никеля и платины, цвет его глаз отражал безжизненные камни здания, что возвышалось над нами. Взгляд по обычаю был устремлён в даль, в сторону города. В свете фонарей он становился чуть теплее, чем был на самом деле. Я заметила, как он слегка прищуривается, будто желая обмануть слабый свет и увидеть то, что скрыто за пределами нашего понимания. В этот момент мне показалось, что его глаза отражают не только окружающий мир, но и ту безбрежную глубину, что кроется внутри него.

Завидев меня, он на мгновение замер — будто сам воздух сжался в его лёгких, а время замедлило ход. Потом его лицо изменилось, словно перестроившись изнутри, как маска, которую надевают с наслаждением. Уголки губ приподнялись в улыбке, и от чего-то мое сердце начало биться быстрее.

Пытаясь смахнуть это странное наваждение, я отвела от него взгляд и наклонилась застегнуть пряжки на сапогах — высоких, чёрных, с тяжёлыми каблуками, будто украла их у какого-то нерасторопного солдата, пока тот переодевался. Пальцы дрожали то ли от холода, то ли от волнения. Я ощущала странный внутренний сдвиг своей смелости, будто позволила себе ослушаться родителей и сделать по-своему.