Книга Хризолит и Бирюза, страница 232 – Мария Озера

Однако Иден все-таки приподнял свой плащ и скрыл меня от дождя. Под его защитой стало чуть тише, ветер хотя бы не бил мне прямо в лицо.

Я почувствовала, как внутри меня разгорается любопытство.

— Странный выбор места для признаний, — усмехнулась я, поворачивая голову к городу.

— У каждого свои исповеди. Кто-то идёт к священнику, кто-то — к пропасти.

Я тихо рассмеялась.

— И что ты здесь ищешь, Иден? Пропасть или исповедь? — поинтересовалась я, подаваясь чуть ближе к нему, будто его рост закроет меня от дождя еще больше.

— Иногда это одно и то же.

Он сказал это так тихо, что слова словно растворились между каплями дождя, но я услышала их.

— Красиво сказано, — произнесла я чуть насмешливо, хотя сердце почему-то ускорило шаг. — Почти поэтично.

— Истина всегда звучит как поэзия, пока не начнёшь понимать, о чём она, — ответил он, глядя куда-то поверх меня, туда, где город гасил фонари один за другим.

— Ты нарочно говоришь так, чтобы я терялась?

— Я говорю так, чтобы ты не поверила слишком рано.

Я подняла голову к нему.

Чёрные пряди волос прилипли к его вискам, по скуле стекала капля, задержавшись на краю губ. Его глаза были почти того же цвета, что и небо — свинцовые, но с отблеском внутреннего света, будто где-то внутри прячется зарево, не решившееся стать пламенем.

— Ты не похож на должника, — почему-то меня зацепила эта его формулировка. — Скорее, на того, кто сам собирает чужие долги.

Он улыбнулся.

— Одно не исключает другого.

Я хотела спросить — за что он остался «должным», но он опередил меня, тихо добавив:

— Есть вещи, которые нельзя рассказать, пока человек не поймёт, зачем он хочет знать, — ответил он негромко, встречаясь со мной глазами. Его глаза сверкнули в свете фонарей, отражая дождевые потоки.

— А если я уже поняла? — бросила я, но я больше блефовала, чем реально что-то понимала.

— Тогда ты рискуешь больше, чем я, — произнёс он, не отрывая от меня неморгающий взгляд голубых глаз.

В окне соседнего дома загорелся свет, и его лицо вдруг показалось мне незнакомым в этом освещении. Слишком спокойным. Слишком живым для того, кто говорит о выживании.

— Боишься, что я раскрою твою тайну?

— Я боюсь только одного, — произнёс он медленно. — Что ты окажешься в ней.

Эти слова, будто нить, натянулись между нами. Невесомая, но опасная. Я хотела ответить — остро, как обычно, — но воздух стал вязким, и голос застрял в горле.

Он стоял так близко, что я чувствовала тепло его дыхания, смешанное с запахом дождя и железа. И вдруг — короткое движение: он провёл рукой по моим волосам, убирая прядь, что прилипла к щеке.

— Осторожнее, Офелия, — тихо произнёс он, глядя прямо в глаза. — Иногда любопытство — не двигатель, а ловушка.

Губы слегка приоткрылись в попытке что-то сказать, но затем я нахмурилась и отвела взгляд в сторону.

— Ты неисправим.

— Не пытайся исправить, — мягко ответил он, пожимая плечами. — Всякий раз, когда женщина пытается меня «исправить», кто-то теряет покой. Обычно — она сама.

Я фыркнула и закатила глаза.

— Скромности тебе, как всегда, не хватает.

— Зато хватает здравого смысла, чтобы не спорить с тобой под дождём, — Иден растягивает губы в улыбке, демонстрируя ровные белые зубы. — К тому же, если ты простудишься, мне придётся изображать раскаяние, а я не люблю играть в то, чего не чувствую.