Книга Хризолит и Бирюза, страница 279 – Мария Озера

Он вложил в неё не только заботу, но и частицу души, и потому отступать на второй план было мучительно. Однако Лоренц понял — его задача заключалась не в том, чтобы удерживать, но в том, чтобы научить её идти самой. И в этом осознании было и горечь утраты, и тихая гордость.

Морозная ночь всё сильнее сжимала меня в своих жестоких объятиях, и я поспешила вернуться в покои. Каждый шаг по обледенелому камню балкона звенел в ушах, словно напоминание о том, что я упрямо бросаю вызов стуже. Лишь коснувшись тёплого одеяла, обнявшего мои ноги, я ощутила, как напряжение медленно покидает тело, уступая место удовлетворённой слабости — я снова в безопасности.

В комнате царила тишина, нарушаемая только редким потрескиванием огня в камине. За окном звёзды горели особенно ярко, пронзая мрак тонкими иглами света. Это зрелище было одновременно утешительным и тревожным: оно напоминало, что мир гораздо больше и могущественнее, чем любая человеческая воля.

Я закрыла глаза.

Сон подкрался неожиданно, мягкий и тягучий, словно тёплая волна. Мне пригрезился сад, чем-то напоминающий тот, что у Нивара на заднем дворе, но в этот раз он был сказочным, переливчатым. Снег сверкал в лунном сиянии, а ветви деревьев, закованные в иней, напоминали хрустальные колонны. Я ступала босыми ногами по холодной земле и не ощущала ни боли, ни мороза — будто этот мир был соткан для меня одной.

Каждый шаг отзывался тихим предчувствием: в сердце снежного лабиринта скрыт ответ. Там — разгадка, которую я так долго искала, и именно туда меня вёл этот странный сон.

Образ человека, ожидавшего меня, был размытым, словно отражение в замёрзшем стекле. Я видела только мужскую фигуру, но не могла различить ни черт, ни движений. Свет фонаря бил так ярко, что глаза наполнялись слезами, а неестественный ореол превращал его в существо почти божественное. Я вскинула ладонь, прикрывая лицо, но слепящий луч всё равно проникал сквозь пальцы, выжигая привычный мир вокруг.

С каждым шагом к центру лабиринта ощущение чужого присутствия становилось сильнее. Оно было странным: родное и в то же время пугающе чуждое, как внезапно всплывшее из глубин памяти воспоминание. Наконец, достигнув середины, я увидела его: мужчину в белом камзоле, расшитом серебряной нитью. Но свет всё ещё не позволял разглядеть его лица.

Я шагнула ближе — и сияние смягчилось. Черты проступили, медленно, будто лицо складывалось из света и тени. Это был человек, которого я знала… или, возможно, лишь когда-то знала. Подсознание молчало, словно нарочно скрывало от меня его имя.

Он улыбнулся — спокойно, тепло. Но в глубине его глаз отражалось не только моё волнение, но и что-то иное, едва ощутимое, как тень под льдом.

— Ты теперь знаешь, кто я, — сказал он глухо, и от этих слов сердце сжалось: радость и облегчение смешались со страхом.

Мы стояли в центре снежного лабиринта, и воздух вокруг словно застыл. Казалось, мир был чист, нетронут, лишён сомнений и боли. Но за этой чистотой я чувствовала иное: будто этот сон — не встреча, а предупреждение, и истина, которую я искала, окажется тяжелее, чем я готова принять.

Пробуждение было мягким, словно легкий поцелуй утреннего солнца на щеке. Я быстро поднялась, почти с поспешностью, и, вопреки дворцовым привычкам, обошлась без служанок. Сегодня — день бала. День, когда я должна предстать перед всеми в новом облике. Мысли о предстоящем вечере щекотали нервы, и я, почти не осознавая, шагала через шумные коридоры, наполненные гулом голосов и суетой.