Книга Хризолит и Бирюза, страница 31 – Мария Озера

Цветы, кустарники, деревья — всё здесь дышало неземной симметрией. Ни одной лишней травинки, ни одного увядшего лепестка. Даже пыль на клумбах, казалось, была выметена с фанатичной тщательностью. Всё было выстроено, как парад войск: анютины глазки и астромерии, густые кусты жасмина, ряды идеально подстриженных самшитов. Пахло сладко, почти приторно, как в аптеке перед обмороком.

Я не могла себе представить, чтобы что-либо могло быть красивее этого сада. Разве что императорский, где аллеи ведут к статуям предков и парфюм растворяется в воздухе от касаний чужих пальцев. Но чтобы пройти его целиком, понадобилось бы ещё больше времени, чем мы истратили с Лоренцом прошлым вечером, блуждая среди фонарей и теней, как двое заблудших гимназистов.

И всё же, как человек с такой дрянной душой мог владеть чем-то настолько прекрасным? Будто бы зло, скрытое за манжетами его сюртука, не имело ни малейшего влияния на мир вокруг. Будто природа сама подчинялась ему — против воли, против смысла.

Среди деревьев, отбрасывающих на траву нежные кружевные тени, были расставлены столы, покрытые безупречно белыми скатертями с вышивкой по краю. За ними уже сидели некоторые гости — чинно, с выправкой, как на живописных открытках из Верхнего города. На столах сверкали хрусталём бокалы, ловя солнце, как зеркальца; в центре каждого стола стояла ваза с яблоками — будто дары какого-то застенчивого бога.

Фарфоровые чайники пускали пар, как миниатюрные паровозы, наполняя воздух влажным, пряным ароматом. Некоторые девочки уже обслуживали гостей — из числа тех, кого привезли из клуба Жизель, но сегодня им велели быть не «девочками», а «барышнями, прислуживающими за чаем». На них надели светло-жёлтые платья, скромные, с оборками, но всё равно глаза их были чересчур прозрачны, а улыбки — натянуты, как струны.

Никс выбрала свою траекторию с намеренной точностью, направляясь прямиком через Нивара, но тот, завидев меня, осторожно опустил чашку в блюдце, как будто его движения имели значение, и чуть наклонил голову в безмолвном приветствии. Плавно, деликатно, как будто между нами и правда было нечто тонкое и невысказанное.

Перехватив его жест, Никс недовольно фыркнула и одарила меня тяжёлым, почти обвиняющим взглядом своих черных, как обсидиан, глаз. Я выдержала этот взгляд, хоть и признаться, куда больше хотелось закатить глаза, развернуться и не видеть её до следующей зимы. Вместо этого — ответная, едва заметная улыбка графу, сухая, но упрямая, как печать на письме.

Я сильнее сжала бумажный пакет в руке, в нём лежал пиджак графа Волконского, и мысль о том, как именно я собираюсь вручить его хозяину, пока не удосужилась посетить мою голову. Не задерживаясь, я проследовала к одному из столиков под тенью глицинии и поставила сумочку с пакетом на соседнее кресло. Надеялась, что он подойдёт сам. Или, что хотя бы Никс отойдёт.

— Офелия, сладкая, — у столика почти бесшумно, как кошка, появилась Жизель. Меня снова окатило тошнотворное ощущение — смесь притворства и почти физической неприязни. Возможно, я даже не успела скрыть выражение лица: губы дрогнули, взгляд качнулся в сторону. Жизель, уловив это с врождённой зоркостью женщины, чьё ремесло — считывать эмоции, с мягкой тревогой спросила:

— Всё ли у тебя в порядке?