Книга Хризолит и Бирюза, страница 32 – Мария Озера

Внешний вид её, как всегда, был рассчитан до последней пуговицы. Эффектная, яркая, врезающаяся в память, она будто пришла не на чаепитие в саду, а на премьеру собственной жизни. Обтягивающее платье цвета гречишного мёда плотно облегало её фигуру, подчёркивая округлые бёдра и тонкую талию, перехваченную алым поясом, завязанным сзади в нарочито большой бант — почти вызывающий, почти детский. На улице стояла жара, и потому она выбрала тонкие бретельки, будто случайно давая повод для пересудов дамам постарше.

Аккуратная причёска была собрана низко, почти спрятана под широкой белой шляпой с вуалью, скользнувшей по лбу, как лёгкий упрёк. Но солнце без стеснения бликовало на её золоте: цепях, браслетах и, особенно, на массивном перстне с рубином на безымянном пальце левой руки. Камень, казалось, дышал собственной кровью. Я не заметила этого раньше. Возможно, не хотела.

Красные туфли на высоком каблуке заставляли её походку походить на выступление — каждое движение выверено, каждое касание каблука по гравию звучало как увертюра. Я помнила, как раньше, в пору слепых мечтаний, хотела быть такой же. Такой же ослепительной, расчётливой, уверенной, как будто весь мир — это сцена, а я пока ещё в зале, за занавесом.

— О, да! — воскликнула я с такой наигранной живостью, что сама едва не поморщилась, и быстро поднялась. Обняла Жизель, крепко, чуть дольше, чем позволял бы этикет. Но мне нужно было это сделать. Я не могла позволить себе быть грубой, хотя всё внутри сопротивлялось. Её расположение — ключ. Её язык — ещё не вся правда, но близко. Я доберусь до неё. До Маркса. До их истории.

— Просто удивлена приездом этой девушки, — добавила я, отстранившись и кивнув в сторону Никс, чьё платье на фоне столов и белых скатертей казалось чрезмерно ярким, как клякса на винтажной открытке.

Жизель вздохнула. Но не сразу. Перед этим на долю секунды будто замешкалась — взгляд её метнулся к Никс, затем к Нивару, потом к моей руке, сжимающей край платья. Она быстро взяла себя в руки и вернулась в роль: театральный вздох, движение плечом, изящный жест рукой, как будто отмахивалась от навязчивой мошки.

— Бедная девочка, — произнесла с усталой жалостью. — Всё ещё надеется на его внимание. Я объясняла ей, клянусь, раз сто, что нельзя так глупо выставлять себя напоказ… — она сделала паузу, взгляд её вновь на мгновение задержался на лице Нивара, но голос остался ровным. — Не имея ничего, кроме молодости и упорства. Но, видно, чувство — сильнее разума. Она без ума от графа Волконского. — Жизель покачала головой и, складывая руки на груди, чуть задела браслет, тот зазвенел слишком резко, как будто она его задевала не в первый раз. — Не понимаю, что она в нём такого нашла…

Жест был нервный. Быстрый. Пальцы её затем скользнули к перчатке, которую она носила за поясом, — потянула, поправила, снова убрала. Не нужно было быть гением, чтобы понять: её изящество начинало давать трещины. На долю секунды она прикусила губу, а затем — снова улыбнулась. Чуть шире, чем следовало.

А Никс тем временем маячила возле Нивара, как канарейка в клетке, которую забыли открыть. Он же сидел, выпрямившись, и в каждом его движении чувствовалось напряжение, не агрессивное, а отстранённое. Раздражение он не прятал, и даже не утруждал себя делать вид, что не замечает её. А вот меня — замечал. Вновь и вновь. Его взгляд, скользнувший из-под чуть растрёпанных прядей, был прямым и непозволительно хищным.