Книга Хризолит и Бирюза, страница 37 – Мария Озера

— Ты такая красивая, — слышу эхо его голоса у себя в голове.

Он наклоняется и целует мою шею, спускается к груди, едва касаясь, опускает с плеча рукав платья, второй рукой скользит по оголенному бедру, поднимая юбку выше, что вот-вот коснется моего нижнего белья. Я, будто в тумане, приподнимаю ногу навстречу касаниям, и его рука соскальзывает к трусикам, опуская пальцы на самое разгоряченное место. Он больше не кажется таким холодным, когда начинает меня гладить, и так ласково, что стягивает все мои ощущения в тугой узел внизу живота.

— И такая мокрая, — слышу его тихую усмешку, скользящую по голосу, как тень. Мои щеки горят от смущения и возбуждения одновременно, сердце колотится всё сильнее, а тело уже почти теряет контроль. Я пытаюсь собраться, но его пальцы предательски отодвигают край белья и медленно проникают в мою влажность, вызывая волну сладострастного томления, которое растекается по всему телу.

Наслаждение накатывает, и я прижимаюсь к нему еще сильнее, чувствуя его член через льняные брюки. Желание ощутить его полностью, без преград и расстояний, охватывает меня с неумолимой силой, в темноте я нахожу его губы и запутываюсь рукой в светлых волосах, то сжимая, то расслабляя руку, в зависимости от его движений.

Краем уха ловлю шаги проходящих мужчин, звук закрывающейся входной двери, и мир вокруг словно отступает, становясь далеким и бессмысленным. Нивар вдруг отстраняется, словно забывая о своих желаниях, и молча выходит из каморки, оставляя меня в состоянии невесомости, на пике забытого блаженства, растерянности и тихой тревоги.

Еще несколько мгновений я стою в темноте узкой каморки, пытаясь прийти в себя и поспешно поправляя юбку. Во мне бушуют две противоположные силы: одна — злая, колючая, готовая швырнуть в лицо этой самоуверенной верховной выскочке всё, что я о ней думаю; вторая — куда более коварная — томно шепчет: «А если бы он не остановился?..» Именно её, сладостную и постыдную, я стараюсь задушить в зародыше.

Собравшись с силами, я открываю дверь. Свет снаружи больно бьёт в глаза, и я, зажмурившись, машинально морщусь. Почти сразу натыкаюсь на Лоренца. Он стоит, довольный, как кот у миски сливок, и лениво покачивает в руке высокий стакан с лимонадом — кажется, уже не первый.

— О, милая, у тебя в волосах паутина, — его рука тянется к моей шее. Я инстинктивно отстраняюсь, но тут же выдыхаю и позволяю ему снять тонкую нить паучьего искусства с прядей. — Ты выглядишь… напряженной. Что ты делала в каморке?

Я судорожно ищу в голове хоть сколько-нибудь правдоподобное объяснение и, слишком медля с ответом, ощущаю, как тянется неуместная пауза.

— Серьга укатилась, — наконец выговариваю я, поднимая взгляд. Лицо Лоренца меняется, в нем мелькает тревога. — Было непросто, но я её нашла.

Он бросает взгляд на мои уши. Те будто бы сгорают от стыда, краснеют — как будто подтверждая, что серьга только что вернулась на своё место. Но в глубине сознания, сквозь смущение, снова всплывает образ Нивара: его дыхание в мою шею, чуть дрожащие пальцы, прикосновение, от которого всё внутри скрутилось. Я прикусываю щеку изнутри и пытаюсь вытеснить это воспоминание.

— Похоже, ты надышалась пылью, — мягко говорит Лоренц и сгибает руку в локте, подавая её мне. — Пойдем, подышишь свежим воздухом.