Онлайн книга «Хризолит и Бирюза»
|
Он также протягивает мне стакан: — И держи лимонад. Сейчас он тебе нужнее, чем мне. Свет бьёт в глаза ещё ярче, чем прежде, когда я оказываюсь на улице, — я щурюсь, прикрываясь рукой. Быстро окидываю сад взглядом: на первый взгляд всё по-прежнему. Только Барон стоит как на иголках и даже не пытается скрыть напряжения. Я тебя понимаю, дружище… Лоренц подводит меня к нему: — Отец, познакомься. Это моя подруга, Офелия Хаас. До недавнего времени она жила в Нижнем городе. Маркиз на секунду замирает, а потом, с почти театральной ловкостью, надевает вежливую, приглаженную улыбку. Тонкая, выверенная в салонах высшего света. «Бароном» мэра Нижнего города называют здесь по старой привычке. Формально он — маркиз, представитель древнего рода и один из тех, чьё слово весомо даже в императорском совете. Но когда почти восемьдесят лет назад на окраине Мараиса возник новый рабочий район, тогдашний правитель этой земли — дальний родственник Винтерхальтеров — стал первым неофициальным «бароном» Нижнего города. Это имя прилипло и стало почти титулом. Так что, несмотря на родовую привилегию, даже нынешний маркиз Винтерхальтер, управляющий этими землями, по сей день остается в устах горожан просто Бароном. — Офелия, — продолжает Лоренц, — это мой отец, Николас Винтерхальтер. Маркиз и, по совместительству, глава Нижнего города. Николас берёт мою протянутую руку — мягко, уверенно — и чуть касается пальцев губами. В этом движении нет страсти, но есть древняя выучка. — Рад знакомству, — произносит он, поправляя усы. Затем мимолётный взгляд на сына, и снова на меня — уже внимательней, с оттенком иронии. — Лоренц рассказывал о вас. Он делает шаг ближе, и с почти рассеянной вежливостью продолжает: — Вы вчера были на балу в императорском дворце, верно? Как вам Верхний город? Впечатлили фасады, парки, колонны? — Он чуть склоняет голову, и в голосе уже другая интонация: — Сильно отличается от Нижнего города? Сравнение Верхнего и Нижнего — это как сравнивать паркет и угольную пыль. Меня застигает врасплох не сам вопрос, а его интонация. Слишком лёгкая, как будто он пробует меня на прочность. Я запинаюсь. И осознаю: он знает, насколько несопоставимы эти два мира. Не спрашивает — проверяет. Я колеблюсь. Николас замечает паузу, и внезапно в его лице что-то меняется. Улыбка становится мягче, почти доброжелательной. И голос — спокойным, теплым, почти отеческим: — Я сделаю всё, чтобы в следующий раз вы ответили мне без раздумий, моя девочка. Он говорит это тихо, без нажима. Ни капли высокомерия. Только укоренённая уверенность в том, что изменения — дело времени. Но я не сказала. И мне становится стыдно. Я могла бы соврать. Могла бы сказать, что Нижний город прекрасен. А он действительно был прекрасен. Улицы, где я росла, пахли выпечкой по утрам, бельём на верёвках, углём в печах и вишней в старом саду возле школы. Но теперь всё по-другому. Цены на жильё выросли, на уголь — тоже. Кварталы скупают чужаки в серых пальто, не здоровающиеся с лавочниками. Хотя заводы ещё только одобрены к строительству — уже ощущается их тяжесть. На стенах домов появились трещины, хотя почва под ними ещё не дрожала. Люди стали тревожнее, как звери, чьё логово пересекает линия рельс. И воздух будто стал суше, тяжелее. Хотя дым ещё не поднялся, он уже чувствуется — в настроениях, в взглядах, в разговорах на кухнях. |