Книга Хризолит и Бирюза, страница 41 – Мария Озера

— Оставь у себя. Я скажу, когда ты его наденешь.

Я вспыхиваю. Щёки заливает жар, кровь гудит в висках. Хочу что-то ответить, хотя бы возразить, но он уже отвернулся.

Не глядя на меня, вальяжно, с руками в карманах, он выходит за пределы сада.

У машины останавливается, открывает заднюю дверь и поворачивается ко мне — всё с той же тенью насмешки в глазах.

Зовет? Или дразнит?

Теряясь в догадках, я ищу взглядом Жизель, словно она могла помочь мне разобраться в сложившейся ситуации. Замечаю, как она смотрит на меня — напряжённо, оценивающе. Ничего не говорит. Только провожает глазами, в которых читается слишком многое, но незнакомое мне. От этого взгляда мне становится не по себе.

Прохожу мимо кресел, как будто сквозь водяную завесу. Всё расплывается — разговоры, лица, солнце. Я подхожу к машине. Открытая дверь, обивка из мягкой кожи, запах бензина и какого-то сладкого табака.

Сажусь. Кожа кресла мягко поддаётся подо мной. Захлопывается дверь.

Машина срывается с места.

Я оборачиваюсь. Нивара в машине нет.

Я одна. Он не сел со мной.

— Простите… а куда мы едем? — голос выходит тише, чем я ожидала.

Водитель коротко называет адрес моих комнат.

Я сжимаю пальцы на пакете, лежащем на коленях. Сердце бьётся так, будто я что-то потеряла. Или, наоборот, только что подписала.

Я ничего не понимаю.

Оказавшись у себя, в прохладе роскошных апартаментов, я небрежно бросаю свёрнутый в пакет пиджак куда-то в угол. Он с шорохом падает на ковер с восточным узором, словно кусок вчерашнего дня, который уже не хочется вспоминать.

Я прохожу по лакированному паркету, срываю с себя перчатки и почти с разбегу падаю на бархатное покрывало кровати. Хлопок подушки глушит крик — и я сдавленно, злободушно, как ребёнок, кричу в неё, пряча лицо от высоких зеркал и мягкого света, падающего из окон.

Сил моих нет! Ни на анализ, ни на попытку понять, что, собственно, происходит между мной и графом Волконским. Он как надлом в фарфоре — кажется гладким, а на деле всё хрустит внутри.

Переворачиваюсь на спину. Глубоко выдыхаю. Потолок — высокий, белоснежный, с лепными карнизами, тонкой живописью по углам. Смотрю в завитки и розетки из гипса, будто надеясь, что они подскажут мне смысл всех этих бессвязных поступков. Потом взгляд скользит — и останавливается на пакете с пиджаком.

Идея приходит внезапно.

Нижний город.

Сначала кажется бредовой. Потом — правильной. Внутри сразу становится легче. Мне хочется туда, в узкие улочки, где пахнет копотью, кожей и хлебом. Где не носят перчаток, а смотрят в глаза.

И да, я ведь даже не попрощалась с дядюшкой Демьяном — тем самым, кто дал мне временную работу, когда всё в мире казалось гулкой пустотой.

Я подхожу к гардеробу, отворяю створки, скользя пальцами по шелкам и тафте. Выбираю скромное серое платье — без кружева, без жемчуга. Завязываю пояс на один оборот, перед зеркалом растрёпываю волосы, собирая из верхней половины волос небрежный пучок.

Из нижнего ящика вытаскиваю старые, грубые кожаные ботинки, в которых сюда приехала. Они пахнут сажей, как память о других улицах.

Перекидываю через плечо дорожную сумку, кладу в неё пачку ассигнаций и крестик, с которым никогда не расставалась. На всякий случай.

С шумом распахиваю массивную подъездную дверь и выбегаю — и тут же врезаюсь в Лоренца. У него в руках моя сумочка, а лицо выражает смесь удивления и лёгкой тревоги.