Книга Хризолит и Бирюза, страница 42 – Мария Озера

— Что ты?.. — начинаю я, поднимая глаза.

— Ты оставила её в саду. Святой Род… — он переводит взгляд на мой вид. — Ты собралась в Нижний город? Одна?

Я расправляю плечи.

— Разумеется, одна. Я там выросла, Лоренц. Я знаю эти улицы как свои пять пальцев.

— Всё понимаю. Но ты туда не поедешь одна, — говорит он твёрдо и резко вытягивает руку, загораживая путь. — И не на этой… карете благополучия.

Мы оба переводим взгляд на блестящий автомобиль у подъезда. Машина — как знак статуса. И в этом статусе я — пленница.

— Хорошо, — фыркаю я. — И как ты себе это представляешь?

Он довольно улыбается, делает шаг в сторону и взглядом указывает за угол.

Я иду следом — и вижу.

— Электровелосипед? — недоверчиво спрашиваю я, чуть подтрунивая над баронским сыном.

— Мотоцикл, Офелия, — с преувеличенной усталостью закатывает глаза Лоренц. Он уверенно подходит к этой махине и легко перекидывает ногу, садится и оборачивается ко мне, подзывая глазами.

Со скепсисом я смотрю на молодого человека, вздыхаю… и забираюсь за ним.

— Обними меня. Не бойся, держись крепче.

Руки мягко обвивают его талию, стараясь держаться в рамках приличия. Тело напрягается, но стоит мотору зарычать, как всё меняется. Я вжимаюсь в него — крепко, как будто он и правда защита — и не отпускаю до конца поездки.

Забавно — нет, горько — наблюдать, как пейзажи меняются буквально за считанные минуты. Дома, окна, вывески, даже свет в воздухе — всё становится другим. В Верхнем городе фасады сияют отблесками новизны и газового света, а здесь, внизу, краска облезла, углы домов закруглились от времени, а из окон тянет кухонным дымом и печной гарью.

Мы съезжаем по извилистому серпантину, мотоцикл гудит, как нетерпеливый зверь, и я замечаю, как взгляды прохожих меняются. Стоит только приблизиться к мосту через реку, отделяющему Верхний город от Нижнего, как люди начинают смотреть иначе. Словно вниз смотрят не только по топографии, но и по сути — сквозь нас, поверх, мимо. И всё же, здесь, среди пыли, есть лица, в которых столько человеческого света, что становится стыдно за наши люстры наверху.

Если бы это было в моих силах, я бы сгладила эту границу. Стерла бы эту линию между «лучше» и «хуже», между «заслуживает» и «не положено».

Сколько талантливых, добрых людей проживают здесь свои лучшие годы, и никто никогда не узнает, кем бы они могли стать. Сколько великих умов рождаются в этих закоулках — и умирают там же, не получив ни шанса, ни возможности. Ни даже простого школьного наставника, который бы увидел в них искру.

— Лоренц, — бросаю я резко, как только мы останавливаемся у нижнегородской ратуши, — у тебя есть связи в школе Нижнего города?

Я спрыгиваю с мотоцикла, и ботинок с хрустом касается камня. Земля под ногами кажется непривычно неподвижной после дороги, и я на миг теряю равновесие, заваливаясь в сторону. Лоренц — с тёплой усмешкой — легко придерживает меня за локоть.

— Смотря какие тебе нужны связи, — морщит лоб, чуть щурится на солнце, сползающее между карнизами. — Что за дело?

— Я хочу помочь одному ребёнку, — я подхожу ближе, почти на вдохе. — Одному из тех, кто заслуживает другого будущего, который блестяще учится, но у него нет ни протекции, ни денег.

Лоренц кивает, и его пальцы привычно убирают выбившуюся прядь за ухо. Смотрит на свои ботинки, будто вспоминает.