Книга Сбежавшая невеста Дракона. Вернуть истинную, страница 34 – Арина Лунная

— Нет.

— Амелия… — он делает шаг вперед, и я вижу, как его рука непроизвольно тянется ко мне, но останавливается на полпути.

Альберт неожиданно встает между нами, его обычно добродушное лицо сейчас серьезно, как никогда.

— Прекрати, Джонатан. Силой ничего не решить.

— Она не понимает…

— Она понимает лучше, чем ты думаешь, — перебивает Альберт. — Она сама должна захотеть уйти. Иначе больница… Мы не справимся без нее.

Он замолкает, но я чувствую, о чем он не договаривает.

— Иначе больница навредит ей? Или тебе? — он поднимает подбородок. Смотрит на меня, и в его взгляде — буря.

— Нам надо во всем разобраться.

— Нет, — мой ответ все так же тверд.

— Тогда и я не уйду.

Я фыркаю, скрещивая руки на груди.

— О чем ты вообще говоришь? Со дня на день твой брат окончательно придет в себя, и ты…

— И я останусь, — перебивает он. — Даже если ты хочешь меня прогнать.

Мы смотрим друг на друга — два упрямца, два раненых зверя.

Кот, проходя мимо и как бы невзначай бросает:

— Ну что, кто-нибудь заплачет первым, или будем ждать следующей катастрофы? Могу предложить пару вариантов, как ускорить процесс…

Но на этот раз его язвительные комментарии остаются без ответа. Потому что между нами не просто слова. Не просто обиды и недоверие.

Между нами — целая жизнь, которая могла бы быть… и та, что есть сейчас. И никто из нас не знает, можно ли перекинуть мост через эту пропасть.

Амелия

Воздух не только густой и влажный, но и пропитанный запахом влажной земли, гниющих листьев и горьковатой полыни. Холодный ветерок щиплет кожу, но я лишь злее впиваюсь пальцами в колючие стебли сорняков. Каждый вырванный с корнем репейник, каждый срезанный пырей для меня как маленькая победа над хаосом, что царит вокруг и внутри меня.

Физическая боль проще, понятнее душевной. Руки давно онемели от напряжения и колючек, спина ноет, но я не останавливаюсь. Это мой бунт. Мой способ доказать самой себе, что я всё еще что-то могу контролировать в этой безумной жизни.

Внезапно моей спины касается что-то невероятно теплое и мягкое. Я вздрагиваю, оборачиваюсь, уже ожидая увидеть Марту с ее вечным ворчанием и заботой.

Но надо мной нависает он.

Джонатан.

Он стоит сзади, накидывая на мои окоченевшие плечи тяжелый шерстяной плед. Его пальцы — такие большие, такие неожиданно нежные — на мгновение задерживаются на моей напряженной спине, и это простое прикосновение отзывается странным теплом где-то глубоко внутри, заставляя сердце бешено стучать вопреки моей воле.

— Вечера уже холодные, — произносит он глуховато, отводя взгляд, словно пойманный на чем-то запретном. — Ты простудишься.

Рукава его рубахи закатаны до локтя, и я замечаю, как его руки слегка дрожат от холода. Без лишних слов он склоняется над зарослями лопуха, почти в мой рост, и одной мощной точной тягой вырывает его с корнем, отбросив в сторону.

Он работает молча, сосредоточенно, мышцы на его спине и плечах играют под тонкой тканью рубашки. Он сражается с сорняками так же яростно, как когда-то сражался на турнирах. Как сражался когда-то за меня с моей гордостью и неуверенностью в своем выборе. С тем же сосредоточенным напряжением, той же безжалостной эффективностью.

Тишина между нами становится густой, тяжелой, наполненной всем тем, что осталось невысказанным. Звук нашего дыхания, шелест листьев под ногами, далекий крик ночной птицы — всё это лишь подчеркивает напряженное молчание.