Книга Вторая жизнь Герцогини. Кровь и Дух, страница 111 – Вера Ширай

И это, к досаде женщины, закрепило и вернуло девчонке — пусть пока только в глазах последних задержавшихся в зале — статус хозяйки замка, на который претендовала сама вдовствующая герцогиня.

Однако женщина не теряла самообладания. Она слишком хорошо знала своего сына, чтобы верить в наигранную идиллию. Он действовал как мужчина, обязанность которого — охранять честь своего дома, но не как супруг, ведомый чувствами. Между ними — герцогом и молодой женой — нет подлинной близости, нет доверия, нет любви. Пока.

А значит, всё ещё можно поправить. Исправить. В голове вдовствующей герцогини мелькали нелестные суждения о молодой жене сына. Она, как женщина опытная, успела узнать и услышать многое и не могла доверить судьбу своей семьи такой особе.

После обеда, когда гости разошлись по своим делам, а замок вновь наполнился обычными голосами и стуком шагов, вдовствующая герцогиня направилась к кабинету сына. Её шаги были неторопливы, но уверены. В голове уже складывались правильные фразы, выверенные обороты и стратегически расставленные обвинения. Она не станет обвинять напрямую — она предложит помощь, выразит тревогу, тонко намекнёт. И если говорить грамотно, по-женски, если говорить из любви — сын услышит.

В коридоре к ней присоединился господин Кервин — давний советник, человек с осанкой судьи и голосом наставника. Он был не только союзником, но и щитом вдовствующей герцогини. С ним рядом её слова будут звучать не как мамины упрёки, а как взвешенные доводы взрослых людей, переживающих за будущее рода.

Я отлично понимала: если герцог и оборвал все разговоры в общем зале, это ещё не значит, что он забыл. Наоборот — его молчание было куда опаснее гнева. Оно означало, что его светлость будет ждать момента, чтобы разобраться, когда никто не мешает, и когда он сможет выслушать все стороны.

Мои оппоненты опасались, что, как жена, я успею первой изложить ему свою версию событий. Я понимала, что моя высокопоставленная свекровь — в компании господина Кервина, а возможно, и прибывших гостей — попытается представить свою точку зрения как можно раньше, сразу после трапезы.

Все прекрасно знали — словам, сказанным в спальне, всегда верят больше, чем словам, сказанным в зале. Особенно если они произнесены близкой женщиной.

Времени у меня почти нет, но нужно было согласовать все версии произошедших ночью событий, чтобы избежать разночтений — на случай, если герцог решит допросить не только меня, но и моих слуг. Эвой я занялась сразу после завтрака, в своей спальне.

Девушка сидела на краешке кресла, глаза опухшие от слёз, лицо усталое, с тенями под глазами, она провела ночь в страхе и раскаянии. Синяки бессонной ночи, дрожащие пальцы, бледность говорили намного больше, чем любые слова.

Эва не пыталась оправдываться. Лишь тихо шептала, что всё поняла, что уже готова к наказанию от герцога, что примет любое решение — даже если её выгонят из замка, даже если она больше не будет моей служанкой. Она готова сама пойти и во всем признаться.

Но я не могла и не хотела её терять. Эва была рядом со мной почти с самого начала, и, несмотря на её простоту и чрезмерную импульсивность, в ней была преданность, которую не купишь ни золотом, ни положением.

Да и милорд... он ведь вполне может решить, что мне просто не хватает храбрости признаться самой. Что я прячусь за спиной служанки, позволяя ей отвечать за мои действия. Он не дурак — слишком хорошо знает, как устроен двор, он видел ни раз как легко перекладывают вину те, кто боится последствий. Сложно поверить, что простая служанка пойдёт против воли самого герцога, лишь бы защитить свою госпожу. Слишком уж редки такие примеры в нашем мире, где страх перед властью всегда пересиливает привязанность.