Книга Рэм, страница 2 – Микита Франко

Закончив с фоткой, перепроверил, что родители заняты — смотрят там что-то по телеку, — и развернулся к шкафу. Распахнул створки, одежду вместе с вешалками сложил на кровать, из ящика стола вытащил крестовую отвертку. Принялся откручивать саморезы на задней стенке шкафа — они уже были разболтанными, потому что Рэм никогда не закручивал до конца. Оставлял возможность быстро снять и вернуть стенку обратно.

Когда за шкафом открылся небольшой зазор, он осторожно подтолкнул стенку, и та с тихим скрипом поддалась. Он отложил отвертку на пол и, потянувшись, снял стенку. Прислонил к столу.

За шкафом, на стене, открывалась целая система связей: все упоминания Синцова в газетах за последние два года — вырезанные фотографии, как правило само себе, но иногда — с заголовками или, если влезало, датой выпуска, чтобы понимать хронологический порядок. В прошлом году Рэм растянул между фотографиями красную нить — она брала начало от самых старых фоток и направляла к новым, — никакого практического смысла, кроме систематики и эстетики. Почему-то Рэму хотелось, чтобы это было похоже на доску расследования, как у бати в кабинете.

Теперь, скотчем, он лепил ещё одну,самую новую — и протягивал к ней нить.

Долго любоваться было нельзя. Комната всё равно, что проходной двор — не батя, так Даша ввалится со своим: «Где моя помада?». Как будто Рэм губы красит.

Он осторожно приставил стенку на место и закрутил саморезы обратно. Вещи развесил внутри.

Только закончил, мамка ужинать позвала, за столом опять гробовая тишина. Только Даше было весело — сидела в наушниках с плеером прям за столом, танцевала чему-то. Отец замечание сделал, она нахамила.

Потом переключился на Рэма.

— Макар.

Он аж вздрогнул. Взгляд поднял. А батя:

— Чё пацаны твои?

— Чё пацаны мои? — невинно переспросил тот, накалывая котлету на вилку.

— Опять в гараже были?

— Ага, — кивнул, кусая. — И что?

— Болтаетесь…

Рэм промолчал. За столом снова повисла тишина, только Даша табуретом скрипела, вихляясь из стороны в сторону под музыку.

Он ткнул сестру в бок.

— Чё слушаешь хоть?

Она не ответила. Рэм снял наушники с её головы, бросил ей на колени. Даша сразу набычилась:

— Ты чё?

— Чё слушаешь, спрашиваю.

— Спайс гёрлз. А ты чё, ценитель?

— Ну, не такой херни точно.

— А что не херня? — хмыкнула она. — Нотариус Пампариус?

— Наутилус Помпилиус.

— Гудбай, Америка оу-у-у-у? — вопросительно пропела Даша.

— Где я не буду никогда-а-а, — подпел Рэм.

И вместе:

— Услы-ы-ы-шу ли пе-е-есню, которую запомню навсегда…

Отец стукнул вилкой по тарелке, не дав допеть: «На-на-на-на-на-на-на-най-най», и с хриплой холодностью в тоне напомнил: — Мы за столом вообще-то. Успокоитесь, может?

Ребята затихли. Мама молчала, словно всё это вообще не здесь. Или она не здесь. Рэм глянул на неё, вздохнул и уткнулся в тарелку.

До конца ужина никто больше не заговорил.

• 14 октября в 23:24

На завтрак была нелюбимая молочная каша — рисовая. «Русский завтрак чемпионов» говорил отец, пародируя какую-то американщину. Рэму съедать надо было всё, иначе «не встанешь из-за стола», Даше — по своим девчачьим возможностям. «Потому что она не перебивается сухариками и чипсами, как ты». Батя считал, нужно сделать так, чтобы у Рэма большую часть дня не было аппетита.

Пока завтракали, Даша включила «Эй Арнольда» на Никелодеон Раша, и Рэм покраснел до ушей, проворчав: