Онлайн книга «Соло на ундервуде. Соло на IBM»
|
Вдруг я услышал как Алешковский прошептал Соколову: – Да чего же вырос, старик, интерес к русской прозе на Западе! Соколов удовлетворенно кивал: – Действительно, старик. Действительно… Высоцкий рассказывал: «Не спалось мне как-то перед запоем. Вышел на улицу. Стою у фонаря. Направляется ко мне паренек. Смотрит как на икону: „Дайте, пожалуйста автограф“. А я злой, как черт. Иди ты, говорю… Недавно был в Монреале. Жил в отеле „Хилтон“. И опять-таки мне не спалось. Выхожу на балкон покурить. Вижу, стоит поодаль мой любимый киноактер Чарльз Бронсон. Я к нему. Говорю по-французски: „Вы мой любимый артист…“ И так далее… А тот мне в ответ: „Гет лост…“ И я сразу вспомнил того парнишку…» Заканчивая эту историю, высоцкий говорил: – Все-таки Бог есть! Аксенов ехал по Нью-Йорку в такси. С ним был литературный агент. Американец задает разные вопросы. В частности: – Отчего большинство русских писателей-эмигрантов живет в Нью-Йорке? Как раз в этот момент чуть не произошла авария. Шофер кричит в сердцах по-русски: «Мать твою!..» Вася говорит агенту: «Понял?» Рубин вспоминал: – Сидим как-то в редакции, беседуем. Заговорили о евреях. А Воробьев как закричит: «Евреи, евреи… Сколько этот антисемитизм может продолжаться?! Я, между прочим, жил в Казахстане. Так казахи еще в сто раз хуже!..» Нью-Йорк. Захожу в русскую книжную лавку Мартьянова. Спрашиваю книги Довлатова и Уфлянда – взглянуть. Глуховатый хозяин с ласковой улыбкой выносит роман Алданова и тыняновского «Кюхлю». Удивительно, что даже спички бывают плохие и хорошие. В Лондон отправилась делегация киноработников. Среди них был документалист Усыпкин. На второй день он исчез. Коллеги стали его разыскивать. Обратились в полицию. Им сказали: – Русский господин требует политического убежища. Коллеги захотели встретиться с беглецом. Он сидел между двумя констеблями. – Володя, – сказали коллеги, – что ты наделал?! Ведь у тебя семья, работа, договоры. – Я выбрал свободу, – заявил Усыпкин. Коллеги сказали: – Завтра мы отправляемся в Стратфорд. Если надумаешь, приходи в девять утра к отелю. – Навряд ли, – произнес Усыпкин, – я выбрал свободу. Однако на следующий день Усыпкин явился. Молча сел в автобус. Ладно, думают коллеги, сейчас мы тоже помолчим. Ну а уж дома мы тебе покажем. Долго они гуляли по Стратфорду. Затем вдруг обнаружили, что Усыпкин снова исчез. Обратились в полицию. В полиции им сказали: – Русский господин требует политического убежища. Встретились с беглецом. Усыпкин сидел между двумя констеблями. – Что же ты делаешь, Володя?! – закричали коллеги. – Я подумал и выбрал свободу, – ответил Усыпкин. Лет двадцать пять назад я спас утопающего. Причем героизм мне так несвойственен, что я даже запомнил его фамилию – Сеппен. Эстонец Пауль Сеппен. Произошло это на Черном море. Мы тогда жили в университетском спортлагере. Если не ошибаюсь, чуть западнее Судака. И вот мы купались. И этот Сеппен начал тонуть. И я его вытащил на берег. Тренер подошел ко мне и говорит: – Я о тебе, Довлатов, скажу на вечерней поверке. Я, помню, обрадовался. Мне тогда нравилась девушка по имени Люда, гимнастка. И не было повода с ней заговорить. А без повода я в те годы заговаривать с женщинами не умел. И вдруг такая удача. Стоим мы на вечерней поверке – человек шестьсот. То есть весь лагерь. Тренер говорит: – Довлатов, шаг вперед! Я выхожу. Все на меня смотрят. Люда в том числе. Тренер говорит: – Вот. Обратите внимание. Взгляните на этого человека. Плавает как утюг, а товарища спас! «Пока мама жива, я должна научиться готовить…» Критик П. довольно маленького роста. Он спросил, когда мы познакомились, а это было тридцать лет назад: – Ты, наверное, в баскетбол играешь? – А ты, – говорю, – наверное, в кегли? Александр Глезер: – Господа: как вам не стыдно?! Я борюсь с тоталитаризмом, а вы мне про долги напоминаете! В Союзе появилась рок-группа «Динозавры». А нашу «Свободу» продолжают глушить. (Запись сделана до 89-го года). Есть идея – глушить нас с помощью все тех же «Динозавров». Как говорится, волки сыты и овцы целы. Что будет, если на радио «Либерти» придут советские войска? Я думаю, все останется на своих местах. Где они возьмут такое количество новых халтурщиков? Сколько на это потребуется времени и денег? Наш сын Коля в детстве очень любил играть бабушкиной челюстью. Челюсть была изготовлена американским врачом не по мерке. Мать ее забраковала. Пошла к отечественному дантисту Сене. Тот изготовил ей новую челюсть. А старую мать подарила внуку. Она стала Колиной любимой игрушкой. Иногда я просыпался ночью от ужасной боли. Оказывалось, наш сынок забыл любимую игрушку в моей кровати. Мы купили дом в горах, недалеко от Янгсвилла. То есть в довольно глухой американской провинции. Кругом холмы, луга, озера… Зайцы и олени дорогу перебегают. В общем, глушь. Еду я как-то с женой в машине. Она вдруг говорит: – Как странно! Ни одного чистильщика сапог! Моя жена Лена – крупный специалист по унынию. Арьев: «…Ночь, Техас, пустыня внемлет Богу…» Оден говорил: – Белые стихи? Это как играть в теннис без сетки. Как-то беседовал Оден с Яновским, врачом и писателем. Яновский сказал: – Я увольняюсь из клиники. После легализации абортов мне там нечего делать. Я убежденный противник абортов. Я не могу работать в клинике, где совершаются убийства. Оден виновато произнес: – I could.(Я бы мог). К нам зашел музыковед Аркадий Штейн. У моей жены сидели две приятельницы. Штейну захотелось быть любезным. – Леночка, – сказал он, – ты чудно выглядишь. Тем более – на фоне остальных. Парамонов говорил о музыковеде Штейне: – Вот, смотри. Гениальность, казалось бы, такая яркая вещь, а распознается не сразу. Убожество же из человека так и прет. |