Онлайн книга «А под ним я голая»
|
* * * Мне захотелось потрогать снег, и я дотронулась до заснеженного завитка ограды детского парка. * * * За последние пять дней пять раз звонил Пал Палыч: «Когда вы закончите предисловие?» А я ему говорю: завтра, завтра. Откуда я знаю, когда закончу. * * * Раскатились горошины антигриппина. У меня инфлюэнца, и по вечерам Миша греет мне нос синей лампой. – Сегодня у нас капрончик! – кокетливо говорю я и завязываю глаза от света колготками. Какая уж тут работа… * * * И вообще я не хочу работать, а хочу сидеть в кружевах и конфетах. Я же девочка. * * * Самый сладостный в мире звук – звон серебряной ложечки, доносящийся с кухни, где муж пьет свой утренний кофе, перед тем как уйти. Я слышу его сквозь сон. * * * Иногда я засыпаю прямо за компьютером. Или с книжкой в руках в кресле-качалке, бабушкином. * * * …Проснулась я оттого, что кто-то погладил меня по плечу. Я вздрогнула: кроме меня, никого дома не было. Оказалось, под собственной тяжестью с плеча сползла накинутая кофта. * * * Приехал в гости Пал Палыч – навестить больную, – привез с собой пиццу и медовик. Пиццу мы съели сразу, а торт был очень большим, и добрая половина осталась. Мы все никак не могли его прикончить – и медовик казался свежим неделю. Это же ненормально! Я говорю Мише: – Такого не может быть. Наверное, чего-то добавили. Миша: – Конечно, добавили. Дедушке на подводной лодке такие давали. Полтора месяца были как только что из пекарни. * * * – А ты знаешь, что произошло у нас в ванной? – Что, кран опять сломался? – Муха проснулась… – Муха проснулась! – радуется Миша. – В феврале – муха! * * * На двадцать третье Миша получил говяжью отбивную в сметане. Первый кусок заглотил не жуя, а взявшись за второй, поморщился. – Невкусно?! – Нормально… Жестковато немного… – Такое блюдо должен готовить мужик. Какой с меня спрос: единственное мясо, которое хорошо может сделать женщина, это человечина. – Не-а. Это мушшина, – с набитым ртом поправляет Миша. И прожевав: – Про человечину сама придумала? – В книжке прочитала. – В какой? – Не помню… – Вешал бы таких писателей, – говорит Мишель. – Котлеты бы из них крутил. – От тебя стоит держаться подальше. – Но ты, я надеюсь, не станешь писать подобную ересь? * * * Кончились деньги. Надо срочно ехать за гонораром. За подобную ересь. * * * Одинокая потерянная пинетка, привязанная за шнурок к притолоке стеклянного павильона автобусной остановки, тихо покачивалась, влекомая дуновением ветра. * * * Сначала хотела добраться автобусом, но метро затянуло водоворотом подземного сухого тепла. Черт с ними, с пересадками. * * * Тум! – двери. «Менделеевская». И я вспоминаю о Любочке Менделеевой, и о Блоке, и о реке Пряжке, и о джинсовых ремнях от Пако Рабанна, – и опять о невских берегах. * * * Бородатый, но лысый мужчина плюхнулся рядом, повернулся в полоборота и уставился на меня в упор. Глазел беспардонно и долго – как турист на афишный столб «Мулен Руж». – Что вы на меня так смотрите? Вам нравятся уродины? – Дура. – Что, простите? – Ничего. И перешел в другой вагон. А как таращился! * * * Я все еще езжу в метро… * * * Домой вернулась только к ужину: пустилась в бегство по магазинам. * * * Когда человек в голодном расположении духа идет за продуктами, он обязательно купит в три раза больше, чем может съесть. Причем каких-нибудь оливок или чипсов. А потом ему неделю не на что жить. * * * Опять почти нет денег. Много ли могут заработать начинающая писательница и неизвестный фотограф? * * * – Гомерически хочется курить. – Гомер не курил. …Но пил. * * * Миша завел в записной книжке страницу на букву «э» – «экономия» – и пишет туда, сколько у кого взял в долг. * * * Покупаю резную деревянную рамочку для Мишиной фотографии, продавщица мне подает, смотрю – с трещиной. – Боюсь, она треснула, – говорю продавщице. – Не бойся. * * * Миша купил еще один объектив. * * * В субботу мы проснулись поздно, к полудню. Я ворочаюсь, зеваю и тру глаза: пока вся не изваляюсь, не встану. Миша протирает очки. – Интересно, а в Японии есть евреи? – вдруг говорит он. – Евреи? В Японии? А почему ты спросил? Неужели у меня так будка опухла? – Ну ты и скажешь! Мне просто приснился еврейский погром в Токио. – И чем все закончилось? – Ты танцевала на площади «Хава Нагилу», и тебе надавали по шее. Не сильно, а так… * * * Это еще что. Однажды просыпаюсь и вижу Михаила, спящего, с пультом от магнитофона и микрофоном в руке. Интересно… – Дорогой, а что ты делал сегодня ночью? – Ждал, пока ты захрапишь. Хотел записать… – И что, храпела? – Не знаю. Я, пока ждал, уснул. * * * Еще покупка: в хозяйственном – пакеты для мусора. Сошью из них платья, и Миша снимет новое портфолио. Новое прекрасное портфолио. Продавщица подает черный рулончик. – А дайте лучше вон те, серебристые. – Какая разница?! – бурчит под нос жрица Гермеса: не понимает моего эстетизма. – Мне для другой цели. Не могу же я ей сказать, что через такие не буду просвечивать. * * * В черной пластмассовой ванночке лежит лист: из его глубины медленно вырисовывается, приобретает знакомые очертания мое лицо. Через мгновение лист ловко поддевается пинцетом, и в лоток закладывается новая порция будущих анфасов и профилей. Все происходит со скоростью выпекания блинов. Свет красный, зловещий. Почему-то вдруг становится жутко. |