– Значит, он присматривал за мной?
– В некотором смысле, Тилли, это правда. Но он скоро понял, и ты тоже скоро поймешь, судя по тому, с какой скоростью ты собираешь эти шрамы, что чем больше их у тебя, тем больнее их носить, и скрывать их становится все труднее и труднее.
Матильда взглянула на мать и попыталась не обращать внимания на жгучую боль, которая покалывала ее лицо с того момента, как она проснулась.
– У тебя они тоже есть, – сказала Матильда.
Ее мать сделала паузу, даже не прожевав кусочек печенья.
– Несколько. Но я сожалею и принимаю каждый из них. Все дело в равновесии и уважении, Матильда. Разве не этому мы пытались научить тебя все это время?
– Значит, ему просто надоело, что ковен все время был здесь, и он уехал? – спросила Матильда, игнорируя вопрос матери.
– Отчасти, – подтвердила Лотти, доедая печенье и наблюдая за Матильдой, пытаясь что-то решить, – но отчасти из-за Нанны Мэй.
– Нанны Мэй?
Лотти встала с кровати, потянулась и села на стул.
– Когда твоя бабушка перестала говорить, то, что произошло, было полной загадкой для меня и для ковена. Твой отец говорил, что это просто старость, но через несколько недель после того, как это случилось, появилось какое-то… магическое послевкусие, поэтому у меня возникли подозрения. Другой вещью, которая витала в воздухе, были новые духи, и ковен почувствовал, что твой отец проводит время с другой женщиной. Я противостояла ему, и, конечно, он отрицал это, но не раньше, чем добавил это к длинному списку причин, по которым ненавидел мой ковен.
– Какое это имеет отношение к Нанне Мэй?
– На одной из наших встреч Нанну Мэй пригласили использовать голос ковена, чтобы рассказать нам, что произошло, чтобы мы могли ей помочь. Ее голос исходил от каждого из нас, как будто мы были хором, рассказывающим ее историю как единое целое. Она видела твоего отца с женщиной в городе, она столкнулась с ним лицом к лицу и сказала ему, что если он не скажет мне, то она скажет.
Матильда наблюдала за матерью, ожидая, что та продолжит, но Лотти вздохнула, и на ее лице отразилась боль.
– Мама?
– Он взял ее голос, Матильда. Он проклял ее так, что она не могла сказать мне об этом даже в письменном виде.
– Нет, – пробормотала Матильда, качая головой, – он сделал это с Наной Мэй? Вот почему она не может говорить?
Лотти кивнула.
– Я провела последние три года, умоляя его сказать мне, какое заклинание он использовал, чтобы я могла помочь ей, но он никогда не скажет. – Лотти покачала головой и глубоко вздохнула. – Как ты думаешь, почему у ведьм шрамы остаются на лице, малышка?
– Чтобы предупредить других, чтобы держались от них подальше, – прошептала Матильда, блестящими глазами уставившись на одеяло, накрывшее ее ноги.
– Верно. Это их расплата за причинение вреда другим. Но наш род одарили заклинанием плаща, и мы должны использовать его с уважением. Вместо этого твой отец бегал повсюду, постоянно нарушая равновесие. И теперь ты тоже на грани. Он не проявил ничего, кроме неуважения к нашим обычаям, нашей семье и к самой магии.
– Я… я… – заикаясь, пробормотала Матильда. От информации, которой только что поделилась Лотти, девушка едва не потеряла голос.
Лотти подняла руки и покачала головой:
– Я не хотела, чтобы это стало лекцией, Матильда, но меня так пугает, когда я вижу, как легкомысленно ты относишься к этому заклинанию. Мне страшно даже представить, куда это тебя заведет. У магии есть правила не просто так.
Матильда знала, что ее мать права, и все эти придирки и нотации исходили от нее по причине страха за дочь. Когда впервые начались провалы в памяти, Матильда подумала, что это темная сторона магии приходит, чтобы затащить ее в тьму.
– Как думаешь, Нанна Мэй когда-нибудь сможет снова говорить?
– Теперь она говорит несколько слов. Когда это только началось, она была совершенно безмолвна. Ты помнишь? – Матильда кивнула. Тишина воцарилась как раз перед отъездом ее отца, но она никогда не думала, что эти две вещи связаны между собой. Случившееся стало для Нанны Мэй испытанием, но сила, коренящаяся в почве под нами, продолжает помогать ей исцеляться, и она очень могущественная ведьма.
– Вот почему ты заставила его уйти? – спросила Матильда.
– Да, поэтому.
– Ты никогда не говорила мне ничего из этого.
– Ты никогда не спрашивала, малышка.
Лотти медленно поднялась из кресла.
– Я знаю, ты всегда считала меня злодейкой, но между тем, как растить тебя в одиночку и присматривать за Нанной Мэй, я просто делала все, что в моих силах.
– Ты должна была сказать мне.
– Вы с отцом были так близки, и я не хотела… Ты, наверное, права, но я пыталась защитить тебя от всего, что он сделал, от того, что мне предстояло сделать. Но в итоге я держала тебя на расстоянии от всего, включая себя. Я просто… Я не знала, как заполнить пустоту, которую оставил твой отец. Я пыталась, все еще пытаюсь.
Матильда смотрела, как мама встает и поворачивается, чтобы оставить ее в покое.
– Мама?
– Да? – проговорила Лотти, оглядываясь на Матильду, в ее глазах блестели слезы.
Матильда кивнула на живот Лотти.
– Это девочка?
Лотти положила руку на живот и кивнула. Матильда открыла рот, чтобы заговорить, но тишина, воцарившаяся в спальне, сказала достаточно для них обоих.
Глава 36 
Солнце уже клонилось к закату, окрашивая в оранжевые и розовые цвета, давая пастухам знать, что на следующий день их ожидает хорошая погода. Матильда сидела на скамейке возле своей оранжереи, прислушиваясь к крикам тех животных, которые предпочитали прятаться в тени лунного света, как это делали ведьмы в древности.
На тропинке послышались шаги, и Матильда встала. К ней приближалась фигура в черном плаще с фонарем в руках. Она смахнула листок спереди с длинного черного бархатного платья, которое было на ней, его лиф был украшен черными жемчужными пуговицами, линия шеи и рукава были сделаны из замысловатого черного кружева, которое ее бабушка шила месяцами. Она натянула капюшон своего плаща на голову и взяла фонарь, лежащий рядом с ней, затем присоединилась к матери. Виктор наблюдал за ней с теплой подушки. Ее мать оглядела ее с головы до ног, легкая улыбка была скрыта под капюшоном.
– Готова? – спросила она. Матильда кивнула. – Спасибо тебе за это, Матильда.
– Я делаю это для Нанны Мэй; я знаю, что это много значит для нее.
Лотти мягко кивнула, затем повернулась и направилась к деревьям, держа фонарь впереди, перешагивая через сорняки и кусты. Матильда пошла за ней, последний дневной свет мерцал над ней под ветвями деревьев, избегая колючей крапивы и упавших веток. Они не разговаривали, пока углублялись в сердце леса, и душа Матильды, казалось, притихла, осознав знакомство древних деревьев.
