Книга Дети Антарктиды. Лед и волны, страница 131 – Даниил Корнаков

— Мир вдруг стал таким огромным, — прошептала девушка.

— М-да, слишком огромным… — согласился здоровяк.

Ещё с минуту они стояли молча, глядя на вечернее небо, пока Арина не нарушила тишину:

— Я рада, что смогла сбежать с «Востока».

От услышанного у Матвея на мгновение пропал дар речи.

— Арина…

— Да, да, я понимаю, впереди нас ждёт куча опасностей. Куда уж там, мы уже за эту неделю многое пережили: расщелина, «Мак-Мердо», потом эти пираты.

— Это всё ерунда, по сравнению с тем…

— Да, я понимаю, Матвей, — твёрдо прервала его Арина, посмотрела ему прямо в глаза и, предугадав его мысли, сказала: — Впереди нас ждёт ещё больше опасностей. Но… — она набрала воздуха в грудь. — Но впервые за всю свою жизнь я чувствую, что живу, а не выживаю. И если выйдет погибнуть там, куда мы отправляемся, то последнее, что будет у меня перед глазами, — эти дни, проведённые с вами, а не стены моего жилого блока.

— Не говори так, — отрезал Матвей. — Никто из вас не умрёт, понятно? Мы все вернёмся домой. И ты, Арина… — Он почувствовал некоторую обиду. — Всё, что ты говоришь, — это простая подростковая наивность.

— Я уже давно не подросток. Мне семнадцать. Уже этой зимой будет восемнадцать…

— Ещё какой подросток.

— Так, ну чего вы оба кипятитесь? — Йован попытался разрядить обстановку и снова прижал их к себе. — Мы здесь, втроём, и это главное, не правда ли? А пока мы есть друг у друга, нам никакие мерзляки не страшны. Верно же говорю, Матюш?

Матвей понял, что сейчас, и правда, лучше не портить столь приятный вечер, поэтому молча согласился с откровенной глупостью, сказанной его товарищем.

«Мерзляки страшны, друг мой, — подумал про себя собиратель, — ещё как страшны».

— Ну, вот, — взбодрился Йован, — а теперь давайте-ка постоим ещё немного и пойдём поедим. Я страсть как хочу кушать.

4 февраля 2093 года

Прошло несколько дней, айсберг и льды остались за кормой траулера. Судя по колебаниям температуры между двенадцатью и пятнадцатью градусами Цельсия, путники достигли субтропиков^[18].

Как только судно покинуло территорию Антарктики и вышло в открытые воды, Лейгур оставил штурвал и доверил управление автопилоту, лишь иногда корректируя курс и отслеживая данные на бортовом компьютере. Однако по ночам он всегда возвращался за штурвал, хоть в этом и не было особой нужды. Возле капитана всегда находился кто-нибудь из команды, дежурили по очереди. За каждым шагом исландца продолжали следить, а его запястья по-прежнему сковывали наручники.

На второй день их выхода в океан, как только на палубе стало относительно теплее, Домкрат стал охаживать «Титан» как возлюбленную. Он то и дело пропадал внутри, наводя там порядок и ковыряясь в двигателе, а ещё закрашивал взятой невесть откуда краской царапины от пуль, оставленные во время налёта пиратов. Казалось, стальная махина была для него единственной отдушиной и любовью всей жизни — настолько долго и усердно он с ней возился.

Йован не находил себе места. Он стал часто упоминать «Восток», рассказывать, как сильно скучает по братьям и сёстрам, а в особенности по своему «Полярному Переполоху» и родной барной стойке, где с удовольствием кормил и поил восточников. Здоровяку не хватало столь любимой его сердцу суеты, благодарных улыбок товарищей, шума и разговоров толпы.