Книга Черный крестоносец, страница 280 – Алистер Маклин

Далеко бежать не пришлось. В другом конце салона в дверях появился Бакли с пистолетом руке. Интересно, что его так задержало? Перевести вертолет в режим автопилота и схватить оружие – на это потребовалось бы не больше десяти секунд. Потом я вдруг понял: примерно столько и прошло с того момента, как мы вышли из пике. Просто эти секунды показались мне вечностью.

Бакли увидел, что я иду в его сторону, бросил мне пистолет. Я поймал его, даже в этот миг стараясь не допустить удара по склянкам с вирусами. Резко развернулся с оружием в руке, но меня никто не преследовал.

Скарлатти стоял у двери, все еще скрючившись от боли. Взгляд был устремлен на меня, однако глаза больше не казались безумными. Он медленно разогнулся и сказал:

– Не надо стрелять, Кэвелл.

– Не буду, – ответил я.

– Конец мечте, – с сожалением произнес он. Ветер и дождь хлестали ему в лицо, но он будто не замечал. – Наверное, этим всегда заканчиваются мечты у таких, как я. – Он помолчал, затем взглянул на меня почти с усмешкой. – Вы же не надеялись, что у вас получится усадить меня на скамью подсудимых?

– Нет, – ответил я, – не надеялся.

– Вы вообще можете представить такого, как я, перед судом? – не унимался он.

– Не могу.

Он удовлетворенно кивнул, подвинулся чуть ближе к проему и вновь посмотрел на меня.

– Все-таки любопытно было бы взглянуть, что напишут в «Нью-Йорк таймс», – печально изрек он, отвернулся и шагнул в темноту.

Я освободил Мэри, растер ей онемевшие руки. Бакли тем временем связался с полицией и отменил вызов мобильных групп. Через несколько минут мы тоже прошли в кабину. Бакли развернулся в сторону вертолетного порта, а я надел наушники и услышал голос Шефа:

– Ну что, она в безопасности?

– Да, сэр. В безопасности.

– А Скарлатти не с вами?

– Так точно, сэр. Скарлатти не с нами. Он только что вышел из вертолета.

– Вышел сам или его толкнули? – вклинился голос Хардангера, как всегда грубый и мрачный.

– Сам.

Я снял наушники. Мне все равно не поверят.

Они проделали долгий путь – цыгане, что расположились на пыльной лужайке у обочины горного серпантина в Провансе на вечернюю трапезу. Они пришли из Трансильвании, из венгерских pustas^[24], из чехословацких Высоких Татр, с узких берегов Железных Ворот^[25]и даже с далеких, омываемых водами Черного моря, сверкающих на солнце румынских пляжей. Долгое путешествие в тисках жары и удушья; бесконечная, монотонная череда опаленных зноем равнин Центральной Европы; медленное, трудное, изнурительное и временами опасное преодоление горных хребтов, преграждавших им путь. Проще говоря, путешествие утомительное даже для самых опытных и терпеливых кочевников.

И все-таки на лицах цыган – облаченных в традиционные наряды мужчин, женщин, детей – не было и следа усталости. Присев на корточки, а то и просто усевшись на траву, они неровным полукольцом окружили докрасна раскаленные угли двух чугунных жаровен. Погруженные в свои тревожные думы, они вслушивались в мягкую, ритмичную, исполненную ностальгии музыку венгерских степей. Отсутствие признаков утомления могло иметь много причин, но одна была вполне очевидна: большие, современные, прекрасно отделанные и оборудованные дома-фургоны, стоявшие на обочине, были готовы подтвердить, что нынешние цыгане могут перемещаться с комфортом, который был неведом их предшественникам, кочевавшим по Европе в запряженных лошадьми, безвкусно размалеванных и чудовищно неудобных кособоких кибитках былых времен. Этим вечером мыслями цыган владело предвкушение скорого пополнения кошелей, прискорбно опустевших за время долгого странствия через всю Европу, – в ожидании этого радостного часа кочевники уже успели сменить привычно тусклые дорожные одежды на яркие праздничные наряды; не более трех дней отделяло их от завершения долгого паломничества, а в этом случае речь шла именно о паломничестве. Хотя, вполне вероятно, эти люди просто обладали поразительной способностью восстанавливать силы. В чем бы ни крылась причина, усталость ничуть их не беспокоила, оставив сидящим подле жаровен лишь благодушное удовольствие от ритмичного танца зыбких горько-сладостных воспоминаний о днях минувших и, быть может, о далеких родных краях.