Книга Черный крестоносец, страница 292 – Алистер Маклин

– Но вы же сами говорили…

– Может, я и разгульный бездельник, но людская природа всегда была предметом моего глубочайшего интереса.

– То есть вы обожаете совать свой нос в чужие дела?

– Вот именно.

Приняв неохотно поданную руку девушки, Боуман уже приготовился к спуску, но был вынужден учтиво посторониться, пропуская вперед суетящегося – если такое слово вообще применимо к человеку его комплекции – Великого герцога, за которым явно против своей воли следовала Лайла. В руке у фольклориста был зажат блокнот, а глаза блестели азартом. Тем не менее, даже поддавшись жажде знаний, он не забывал подкрепиться, на ходу методично вгрызаясь в большое красное яблоко. Великий герцог производил впечатление человека, умеющего верно расставить свои приоритеты.

Боуман с исполненной нерешительности Сесиль последовали за ними, не особо торопясь. И едва успели сойти до половины широкой лестницы, когда от основного каравана отделился небольшой грузовичок; трое мужчин запрыгнули на борт, и тот унесся вниз по склону. Когда же Боуман с девушкой приблизились к группе споривших, где цыган тщетно пытался утешить уже рыдавшую женщину, управляющий выбрался из собравшейся толпы и быстрым шагом направился к ступеням. Боуман заступил ему путь:

– Что у них случилось?

– Одна из женщин обнаружила пропажу сына. В итоге собрали поисковую группу и отправились прочесывать дорогу.

– Неужели? – снял очки Боуман. – Вообще-то, людям не свойственно исчезать без причины.

– В точности мои слова. Поэтому я немедленно звоню в полицию.

С тем он и зашагал дальше. Без особой охоты следовавшая за Боуманом Сесиль в свою очередь поинтересовалась:

– Что за суматоха? Почему эта женщина плачет?

– У нее сын пропал.

– И что дальше?

– Это все.

– То есть ничего плохого с ним не случилось?

– Похоже, никто не знает.

– Отсутствию человека может найтись с десяток причин. И ей точно не стоит так убиваться.

– Цыгане… – вздохнул Боуман так, словно это многое объясняло. – Они крайне эмоциональны. И весьма привязаны к своему потомству. Можно подумать, у вас самой есть дети!

Внешняя невозмутимость Сесиль дала трещину. Даже при электрическом освещении нетрудно было заметить, как порозовели щеки девушки. Она бросила Боуману тихий упрек:

– Это было грубо.

Моргнув, тот покосился на Сесиль:

– Да, пожалуй. Простите, не хотел вас оскорбить. Но, положим, будь у вас дети, кто-то из них теряется, что бы вы почувствовали?

– Откуда мне знать?

– Я уже извинился.

– Конечно, я бы забеспокоилась. – Сесиль не относилась к людям, способным сохранять гнев или обиду дольше нескольких секунд. – Да, я бы точно переживала. Но не настолько же… драматично, что ли… без истерики. Хотя, если бы…

– Если бы – что?

– Ну, не знаю даже. То есть будь у меня основания считать, что… что…

– Да?

– Вы прекрасно поняли, что я имела в виду.

– Мне ни за что не понять, что женщины имеют в виду, – с печалью сообщил ей Боуман, – но на этот раз я, кажется, могу догадаться.

Двинувшись дальше, они буквально столкнулись с Великим герцогом и Лайлой. Девушки заговорили друг с другом, и Боуману, увы, пришлось смириться с неизбежным представлением мужчин друг другу. Великий герцог пожал ему руку, приговаривая: «Очарован, очарован», хотя всякому было ясно: ничуточки он не очарован, просто аристократы, как правило, исключительно хорошо воспитаны. Про себя Боуман отметил, что рука у герцога, вопреки ожиданиям, не имеет признаков мягкости или дряблости: ладонь толстяка была тверда, а хватка крепка, как у силача, который пытается умерить свой пыл.