Онлайн книга «Ну а теперь – убийство!»
|
Затем наступила очередь холодной ярости. Он забрал ножницы у Тилли, которая теперь не на шутку встревожилась. Бесшумно войдя в гардеробную, он включил там свет. Затем он пустил горячую воду в раковину и разложил принадлежности для бритья на стеклянной полке над ней. Через десять минут бороды не было. – Боже! – с удивлением проговорила Тилли. – Ни за что бы не поверила, что перемена окажется такой разительной. Вы помолодели на десять лет. И выглядите не таким уж непривлекательным. Вы и усы сбреете? Он пару секунд смотрел на нее, а затем вернулся к раковине. – Послушайте, бледнолицая ведьма, – крикнул невежливый мистер Картрайт, оборачиваясь и швыряя полотенце на газовую конфорку, – я могу что-то еще для вас сделать? Может, вы хотите посмотреть, как мне удаляют аппендикс? Вам доставит удовольствие, если я побрею голову и покрашу ее в зеленый цвет? Если так… – Не кипятитесь, голубчик. Вы порезали себе подбородок. Залепите его чем-нибудь. – Хорошего вечера всем! – раздался громкий голос Ховарда Фиска. – Если вы не хотите ужинать, то я хочу. Доброй ночи. С шумом захлопнулась дверь. – Ваш шанс настал, – шепотом сказала Тилли. – Идите туда и делайте, что должны. Я буду ждать в своем кабинете. Вы выглядите прекрасно. Вы не похожи на мистера Уильяма Картрайта. Вы похожи на Билла. Когда она подтолкнула его в нужном направлении, вновь окрещенному Биллу показалось, что и он сам, и Тилли ведут себя несколько нелепо. Но по крайней мере, он понимал, почему они так себя ведут. Тилли вела себя так, потому что нервничала. А он вел себя так, потому что был влюблен в Монику Стэнтон и ему было на все плевать. И все же, занося руку, чтобы постучаться, он испытал приступ малодушия. Его лицо все еще пощипывало, и оно казалось ему совершенно незащищенным. До сих пор борода являлась его броней при контактах с внешним миром. Он шествовал, так сказать, за бородой, как Макдуф двигался на осаду Дунсинанского замка[27]. Кроме того, борода, как он полагал, придавала ему зрелости. Именно поэтому он ее и отрастил. Что касается внешности, в идеале ему хотелось дотянуть лет до сорока пяти и в том возрасте и оставаться. Картрайт постучал: – Моника… Она не обернулась. Она сидела за своим столом посередине кабинета спиной к Картрайту, склонившись над пишущей машинкой. В ярком и резком свете настольной лампы вырисовывался ее раскрасневшийся профиль. Он почувствовал, что она сердится. А вот чего он не знал, так это того, что из ее глаз вот-вот готовы были хлынуть слезы. – Моника… – Значит, это вы… – сказала она, по-прежнему не оборачиваясь, – вы украли его. Эти слова хорошенько его встряхнули. В кабинете висело облако сигаретного дыма. – Украл что? – Вы знаете что. То письмо. Способность мыслить вернулась, а с ней и решительность. – Моника, послушайте. Вам необходимо меня выслушать. Я не крал вашего письма, но именно так бы я и поступил, если бы знал о его существовании. Я хочу вам помочь. Разрази меня гром, я лю… – О! – выдохнула Моника. Именно в тот момент она обернулась. Ее реакция была совершенно естественной: она расхохоталась ему в лицо. Она откинулась на спинку стула и, стуча каблучками по полу, зашлась в смехе, пока на ее глазах не выступили слезы. Сбросив оковы последовавшей ледяной тишины, он огляделся: он увидел разрумянившееся, милое личико, искрящееся весельем; он увидел даже фотографию каноника Стэнтона, снисходительно улыбавшегося ему со стены. Однако здесь следует сказать одну вещь, которую можно отнести к заслугам нового Билла Картрайта: подавив первоначальный импульс, он не развернулся и не вышел из кабинета. Он приблизился к столу. |