Книга Последнее дело Холмса, страница 108 – Артуро Перес-Реверте

– Да мы все способны… Разве не так? При должном стечении обстоятельств. Вот, к примеру, ваши друзья Малерба и Фарджалла.

Я улыбнулся. Воображения не хватает представить себе, как Нахат кого-то убивает. Вот Малерба – дело другое, но у него наверняка и причины бы нашлись.

– Замечаю, Ватсон, что бо́льшая часть ваших заключений ошибочна. Однако временами ваши заблуждения указывают мне дорогу к истине^[85].

На лице моего собеседника лишь через минуту появилась улыбка, да и та была больше похожа на гримасу.

– Поясните вашу мысль, Холмс.

– Подлинное искусство детективщика, как вы знаете, заключается не в том, чтобы рассказать историю, а в том, чтобы читатель – ошибаясь или нет – рассказал ее самому себе. Истинный мастер повествования лишь подталкивает читателя к этому. Не знаю, насколько посредственны могут быть его романы, но рассказывать он умеет.

– Я так и не понял…

– Я и вас считаю способным на убийство, – перебил я его. – Да и я бы мог.

Он в очередной раз взглянул на меня как-то странно:

– Ну конечно… И вы тоже. Или я.

Мне надо было выпить. Все мое существо, мозг и сердце требовали этого. С безнадежным вздохом я склонил голову и провел пальцами по вискам, приглаживая волосы. Будь у меня под рукой кокаин, семипроцентный или еще какой, я бы вколол себе дозу. Вплотную приблизилось, думал я с тревогой. Да, меня тревожил близкий финал – возвращение в печальные вечера, пропитанные туманом и тоской.

– Как вы отлично знаете, – сказал я, – речь идет о том, чтобы выстроить гипотезу, которая связала бы факты, казалось бы несочетаемые, и объяснила их. Затем надо проверить эту концепцию и все возможные комбинации и, если она этой проверки не выдержит, выстроить другую. Вы согласны?

– Вполне.

Я соединил кончики пальцев под подбородком.

– Однако мыслю я с черепашьей скоростью, Ватсон.

– О чем вы? – удивился он.

– Нисколько не блещу сплавом воображения и действительности – основой моего искусства^[86].

С этими словами я поднял голову, чтобы взглянуть на него. А он не сводил с меня смущенных глаз.

– Чтобы солгать, пригодиться может все что угодно, – добавил я. – И вы дали мне ключ. Поединок в детективе идет не между убийцей и сыщиком, а между автором и читателем.

Взгляд моего собеседника сейчас вдруг стал странно пристальным. Фокса глядел не моргая.

– А вы уже решили, кто здесь кто?

Поднявшись, я показал на дорожку в сад и на берег, с соседнего стула взял свою панаму:

– Пойдемте прогуляемся. А заодно проясним этот пункт.

Он еще на меня посмотрел. Затем встал и двинулся за мною следом.

Мы молча шли через оливковую рощу, и со всех сторон нас окружал треск цикад. Солнце, стоявшее почти в зените, прижимало наши тени к теням деревьев. Я остановился там, где начинался песчаный путь к павильону и морю. Оттуда слева от нас виднелись последние в жизни следы Эдит Мендер, а рядом отпечатки моих подошв, оставленные, когда я замерял расстояние.

Я взглянул на Фокса:

– Знаете, в скольких рассказах и романах о Шерлоке Холмсе фигурируют следы?

– В десяти или больше.

– В двадцати семи. «Отчетливо прочитал на снегу пространную и непростую историю»^[87].

Мы постояли молча, глядя на чистое небо, на море, которое до венецианского форта было безмятежно гладким, а за фортом – бурливым, на поросший кипарисами склон холма, защищавший нас от шторма.