Онлайн книга «Последнее дело Холмса»
|
– Ну и сейчас так же будет, – слукавил я. – Не будет. Сейчас все сходят с ума по Каллас и по этой… новенькой… как ее… Тебальди. Знаешь, что написала «Коррьере» после моей последней Кармен в «Ла Скала»? – Я не читаю «Коррьере». – «Публика проявила верх воспитанности, не обнаружив своего отвращения». Тебе не кажется, что это просто подлость? – Не придавай этому значения. – Пьетро говорит то же самое, но ему же все безразлично. Это ведь не его жизнь, а моя. А когда речь заходит о моих спектаклях, он делается невыносимо груб и туп. Она сделала мелодраматическую паузу, сопроводив ее вздохом: – Все когда-нибудь кончается, Ормонд. Не знаю, относилось ли это к ее отношениям с Малербой или к мимолетности бытия вообще, но в ее устах, в этой мизансцене и в финале этой реплики мое имя прозвучало чересчур интимно и даже, я бы сказал, призывно. Честно говорю, вот сейчас я бы предпочел обращение «Хоппи». – Публика может быть очень жестокой, – добавила она. – Тебя принимают, только если ты совершенна. – Но ты такая и есть. – Ах ты, flatteur[76]. Примадонна придвинулась еще ближе, и на миг меня озадачила перспектива того, что она положит голову мне на плечо. – Как по-твоему, я еще привлекательна? Я чуть не подпрыгнул на диване. И ясно осознал, что тема этой беседы не войдет в число излюбленных. – Пьетро ты очень даже влечешь, – ловко уклонился я. Но, судя по тому, как обиженно она выпрямилась, вышло не очень ловко. – Не придуривайся. Я в широком смысле. Я молчал, подыскивая подходящий ответ. – Вот, к примеру, тебя я привлекаю? – атаковала она. Загнанный в угол, я избрал путь переговоров: – Ты красивая женщина и несравненная артистка. Прозвучало недурно. Я перевел дух. Нахат снова вздохнула – на этот раз трагедийно, как Тоска в разгар прощания. «Amaro sol per te m’era il morire…»[77]и так далее. – Нам нужны любовные истории, – сказала она. – Сильные чувства. Жизнь – такая гадкая штука. – Ты преувеличиваешь. – Я старею, Ормонд. – Как и все мы. – Я цепляюсь за то, что было прежде… Нелегко отрешаться от той, какой была когда-то… Я ничего не ответил, хотя был согласен. И продолжал, не закуривая, вертеть в пальцах сигару. – Я наблюдаю за тобой в эти дни, – добавила она. – И удивляюсь. Ты такой настоящий… Я засмеялся негромко. И довольно зло. Над собой, разумеется. – Ты преувеличиваешь, – повторил я, лишь бы что-нибудь сказать. – А вот и нет. Когда в Генуе ты поднялся на борт «Блюэтты», я увидела старого, элегантного и усталого актера, которому все на свете давно приелось. – Так оно и есть, моя дорогая. – Совершенно не так. Это ты хотел казаться таким. А вот сейчас… Она запнулась, и я снова с любопытством взглянул на ее профиль, очерченный в полутьме слабым лунным отсветом. – Что «сейчас»? – Ты как будто совсем другой, не такой, как всегда. Порой даже кажется, что морщины разгладились и глаза обрели былой блеск. Сказано было недурно. Фарджалла несколько испортила впечатление тем, что положила руку мне на колено и беззастенчиво там ее задержала. Я подумал о Пьетро Малербе, который, на время оставив мир со всеми его опасностями, храпел в своем номере. И сказал себе, что в некоторых аспектах бытия мы, мужчины, так ничему и не учимся. – …Как будто эти убийства, – добавила она, – сделали тебя таким, как прежде. |