Книга Последнее дело Холмса, страница 98 – Артуро Перес-Реверте

Я изобразил ликование:

– Да-да, конечно! «Он захотел подправить совершенство, туже затянуть петлю на шее своей несчастной жертвы – и тем все погубил».

– Пав жертвой собственного успеха?

– Как и большинство умных убийц, которые слишком доверяли своему таланту.

Фокса поглядел на меня как-то странно:

– Вы про кого?

– Про убийцу, разумеется. Мы ведь о нем разговариваем?

Мы замолчали надолго, изучающе всматриваясь друг в друга, как два шахматиста за доской. Да это и есть партия, подумал я. Внешне, по крайней мере.

– И все погубил, – повторил я задумчиво.

– По-вашему, убийца способен перемудрить? Как вы сказали мне сегодня утром?

Я не спускал с него глаз.

– Из-за своей чрезмерной любви к искусству, иными словами?

– Более или менее.

Я откинулся на спинку и свел кончики пальцев. Ибо тоже люблю искусство и знаю, что Фокса это ценит.

– «Зачастую, Ватсон, – сказал я скучливо, – хватало малейшего следа, едва заметного признака, чтобы заподозрить вмешательство все того же злокозненного ума, – так слабое дрожание паутины напоминает о том, что в центре ее затаился мерзкий паук»^[80].

– О боже… – Фокса и вправду изумился. – Ну и память у вас, просто диву даешься.

– Почти такая же, как у вас.

– Это из…

Покуда он тщился вспомнить, откуда я позаимствовал эти слова, я улыбался с напускной скромностью:

– Профессиональный навык, не более того. Я ведь актер, не забывайте.

Так и не закурив, он положил сигарету на покрывало.

– Это головоломка не из простых.

– Да уж. Это математическая задача с несколькими неизвестными. Убийца старается сделать так, чтобы следы, которые могут быть нам полезны, терялись среди других, нелепых и абсурдных, но оставленных с таким расчетом, чтобы бросались нам в глаза. Он предвидит наши шаги, более того – он направляет их и постоянно издевается над нами.

– Да, – согласился Фокса, – он работает как хороший романист.

– Именно так. Якобы заставляет нас думать, но при этом делает все, чтобы нам в этом помешать. И потому мы не можем доверять очевидным фактам. И быть может, он намеренно подсовывает нам кое-что реальное, чтобы усыпить нашу подозрительность.

– Повторяется «Похищенное письмо»: хочешь спрятать – положи на виду.

– Да, это очевидный обман.

– Вы относитесь к нему как к артисту, – не без горечи сказал Фокса. – И несомненно, он сам считает себя таковым.

– Верно. Композиция выстроена человеком, который мнит, будто создает зловещее произведение искусства – ну, в его понимании, разумеется.

Фокса уныло покачал головой:

– Чересчур замысловато, мне кажется… Даже для романа.

Я помедлил с ответом. Ибо думал о тех десятках бутылок, которые шеренгами стояли на полках в баре, всего лишь в нескольких шагах отсюда, стоило лишь спуститься по ступенькам. Думал и о том, что эта давняя и неутолимая жажда – во всех смыслах слова – в последние дни дает себя знать с особой силой.

– Да, это так, – сказал я рассеянно.

– Значит, вся надежда лишь на то, что преступник затянет петлю так туго, что веревка в конце концов лопнет. Я правильно вас понимаю?

Я не ответил. Я перебирал в голове смутные варианты.

– Спироса отбрасываем? – спросил Фокса.

Я глядел на него лишних пять секунд.

– Окончательно и бесповоротно.

– Вопреки тому, что он встречался с Эдит Мендер на пляже?

– Не «вопреки», а «благодаря». Будь это он, пошел бы менее извилистым путем. Действовал бы прямо и грубо – или никак. Для преступника этот паренек жидковат.