Книга Сон на яву, страница 91 – Рада Теплинская

Название старинного поместья, веками принадлежавшего роду Эрнесто, — символ его наследия, священного и неприкосновенного, — прозвучало как удар кинжала, разрывающий ткань реальности. В глазах юноши мгновенно вспыхнула неистовая ярость, поглотившая последние остатки хладнокровия. На его скулах выступили багровые пятна, а зрачки сузились до размеров булавочной головки. — Господи! — прорычал Эрнесто, и это был не просто звук, а первобытный, животный рык, вырвавшийся из самой его груди. Его голос был глубок, как раскат грома, способный сокрушить скалы, и с каждой буквой из него выплескивалась чистейшая, неприкрытая злоба. — Я убью тебя! — Это было не обещание, а клятва, выкованная из ненависти.

Он подскочил к Антониете с невероятной, молниеносной скоростью, словно выпущенная из лука стрела, и с силой схватил её за запястье. Его побелевшие от напряжения пальцы сомкнулись вокруг её тонкой руки, словно стальные тиски, готовые раздробить хрупкие кости, не оставляя ей ни единого шанса на побег.

Та в ответ лишь звонко, раскатисто рассмеялась. Этот смех, дикий, исступлённый, полный презрения и извращённого удовольствия, пронзил воздух, эхом отразился от стен и осквернил каждый уголок дома. В её глазах не было ни капли страха, только экстаз. Она не дрогнула, её взгляд был прикован к его пылающим глазам, наслаждаясь его агонией, а лицо исказилось в гримасе безумного торжества.

— Я же знаю, ты только притворяешься, будто ненавидишь меня, — проворковала она, и её голос был похож на шелест шёлка, сладкий, приторный, как у кобры, готовящейся к броску, но в нём сквозила скрытая, смертоносная угроза. — Признайся, ты всё ещё хочешь меня, и поэтому не можешь спокойно пройти мимо… твоя мужская природа кричит об этом… непременно прикоснёшься ко мне. Твоё тело тянется к моему, не так ли? Это неконтролируемое притяжение, Эрнесто.

В глазах Эрнесто мелькнула тень отвращения, смешанного с леденящей душу ненавистью. В их холодном, мёртвом свете отражалась бездна. Он сжал её руку так сильно, что под его пальцами затрещали кости, словно пытаясь стереть её с лица земли.

— Ты глубоко заблуждаешься, дорогая мачеха, — произнёс он низким и смертельно спокойным голосом, эхом разнёсшимся по комнате. Каждое слово было отчеканено, каждое несло в себе угрозу, более страшную, чем любой крик. — Все эти годы я прикасался к тебе по одной-единственной, всепоглощающей причине. Я хотел схватить тебя за горло и задушить! Уничтожить твой дух, стереть эту мерзость, чтобы твой грязный ядовитый язык навсегда замолчал, а воздух очистился от твоих слов!

Антониета, полностью игнорируя угрозу в его словах, не обращая на неё ни малейшего внимания, как будто это был пустой звук, — похоже, эта угроза только раззадорила её, — даже приблизилась к нему почти вплотную. Её грудь едва касалась его груди, расстояние между ними исчезло. Её взгляд скользнул по его лицу, задержавшись на губах и глазах, а тело излучало дерзкое, хищное обольщение, провокационный вызов, смешанный с тяжёлым и приторным запахом её духов.

— Ты лжёшь! — воскликнула она с торжествующей, безумной улыбкой, исказившей её черты в маске истерического безумия. — Я знаю, ты хочешь меня! Твои глаза говорят правду, даже если губы лгут! Это не ненависть, Эрнесто, это жгучее, запретное желание!